ность его побужденій и тѣхъ внутреннихъ, этическихъ мотивовъ, которыми онъ руководствовался въ своей дѣятельности. Но одни считали его чудакомъ и оригиналомъ, другіе — религіозно настроеннымъ мистикомъ и „человѣкомъ не отъ міра сего“, третьи, наконецъ, — не вполнѣ нормальнымъ, немного „тронувшимся“ человѣкомъ.
Какъ бы то ни было, но довольно долгое время все шло вполнѣ благополучно: учрежденія, созданныя Раховымъ на пользу населенія, постепенно развивались и крѣпли. Вдругъ по городу пошли какіе-то странные, тревожные слухи. Судя по этимъ слухамъ, можно было заключить, что мѣстное духовенство заподозрило Рахова въ неисполненіи имъ нѣкоторыхъ обрядовъ православной церкви. Таинственно сообщалось о какихъ-то брошюркахъ и книжкахъ, которыя читались иногда въ открытыхъ имъ учрежденіяхъ и которыя, яко бы, не вполнѣ согласны съ ученіемъ и правилами православной церкви. Говорилось, что Раховъ будто бы съ недостаточнымъ почтеніемъ относится къ иконамъ св. угодниковъ.
Произведены были обыски въ учрежденіяхъ, организованныхъ Раховымъ, но при этомъ рѣшительно ничего не только преступнаго, но и сколько-нибудь подозрительнаго обнаружено не было. Иконы вездѣ оказались на подобающихъ имъ мѣстахъ, брошюрки, возбудившія тревогу и подозрѣнія мѣстныхъ священниковъ, оказались самыми невиннѣйшими книжками, прошедшими всевозможныя цензуры.
Тѣмъ не менѣе, однако, по настоянію духовныхъ властей, противъ Рахова было возбуждено судебное преслѣдованіе, и затѣмъ онъ былъ привлеченъ къ
