ный обликъ несчастнаго узника, на всю его психику. Едва ли теперь онъ способенъ къ жизни и дѣятельности.
Такова печальная исторія Рахова. Мы изложили ее здѣсь на основаніи, съ одной стороны, — газетныхъ извѣстій, а съ другой — разсказовъ отца Рахова и нѣкоторыхъ другихъ лицъ, имѣвшихъ случай близко знать В. О. Рахова. Но такъ какъ подлиннаго дѣла о немъ мы не имѣли въ рукахъ, то, быть-можетъ, въ наше сообщеніе невольно вкрались нѣкоторыя неточности. Поэтому, въ интересахъ истины, въ интересахъ выясненія этой глубоко печальной и прискорбной исторіи — нельзя не пожелать, чтобы архангельское епархіальное начальство нашло возможнымъ огласить въ печати обстоятельства, вызвавшія необходимость примѣненія одной изъ самыхъ тяжелыхъ уголовныхъ каръ къ человѣку, дѣятельность котораго, казалось, всецѣло была проникнута духомъ высокаго христіанскаго подвига.
Безъ подробнаго же знакомства со всѣми условіями и обстоятельствами дѣла, вызвавшими ссылку и заточеніе Рахова, — невольно у каждаго являются вопросы: за что же, наконецъ, такъ жестоко пострадалъ этотъ рѣдкій альтруистъ, стремившійся свою жизнь и дѣятельность построить на евангельскомъ идеалѣ? За что разбита жизнь этого человѣка и жизнь его семьи? Не вкралось ли въ это дѣло какой-нибудь роковой ошибки со стороны лицъ, возбудившихъ преслѣдованіе противъ человѣка, въ дѣятельности котораго уголовный судъ, разбиравшій его дѣло, не нашелъ состава преступленія?
