ставляющейся в их передаче с этих пор несравненно более темной по смыслу и несколько запутанной по изложению. «Восходили (царь с патриархом и „со всем с просвещенным собором“) в дом к князю Ефимьяну; нашли они забыдящую келью». Представившаяся взорам картина не обманула ожидания вошедших: «труждающий в келье преставился, в руцех он держит рукописание. Царь ко мощам доступался, святым мощам царь поклонился». Поклонившись, обратился он к усопшему подвижнику с возгласом: «Свет, вы, святыя отцы-мощи! Отдайте свое рукописание, явите мне свое похождение, а я семь царь всему миру!» Но, несмотря на это, не разжалась охладевшая-закостеневшая рука почившего человека Божия, «царю рукописьмо не далося». Тогда приступил к святому угоднику патриарх. Преклонил святитель колена пред почившим нищим-убогим, молит отдать ему рукопись: «Вы, свет, святыя мощи, святыя мощи проявленныя! Отверзайте святую нам ручку, распростай свое рукописание! Яви чудеса всему миру! Как бы нам вас, светов, знати, по имени бы вас изрекати!» На этот раз — «далось рукописьмо». Благоговейно принял патриарх бумагу из руки почившего подвижника, — приняв, читать стал. Оказалось, к необычайному изумлению всех предстоявших, а к наибольшему — отца-князя, что призревавшийся в келье нищий-убогий был не кто иной, как богоданный сын княжеский. «Порождение он князя Ефимьяна (Алхумиена — по смоленскому разносказу), имя ему Алексеем, и матерь его Аглаида. Повелел им его Господь спознати, возлюбленного своего чаду, Алексея Божьяго, свет, человека: сподобил его им Господь в дом видети»… Подошел к подвижнику Ефимьян-князь, «святое лицо его воскрывает, просияла красота его (Алексея, человека Божия) яко от ангела». Умилился князь; умилившись — возглашает: «Увы мне, сладчайший мой чадо, Алексей Божий, свет, человече! Какое ты терпел терпение! От раб своих ты укорение! До веку мне дал скорбей мучение! Горе мне оскорбленному! Плачу я, вижу смерть твою! Чего ты мне тогда не явился? Зачем ты пришел в град — не сказался? Построил я бы келью не такую, ещё бы не в этаком месте: в своем в княжеском подворье, возле бы своей каменной палаты и возле бы коморы жены твоей! Поил бы, кормил бы я тебя бы своим кусом! Не дал бы рабам тебя на поруганье!» Когда причитал такими словами князь-отец пред почившим сыном, проведала обо всем случившемся мать-княгиня, — пришла она, стала просить-молить, что-
