с окружавшей быт его пращуров и доселе отовсюду обступающей его жизнь природою.
«Семицкая» — седьмая по Пасхе — неделя, заканчивающаяся Троицыным днем, ещё и до сих пор в некоторых местностях (например, в Рыбинском уезде Ярославской губ.) носит название «Зеленых Святок». В старые же годы она величалась этим прозвищем повсюду в народной Руси, именовавшей её также «русальною», «зеленою», «клечальною», «задушными поминками», «разгарою» и другими подходящими именами, — каждое из которых находит свое объяснение в пережитках славяно-русского язычества. По простонародному прибаутку — «Честная Масленица в гости Семик звала»… и, — добавляют краснословы деревенские, — «Честь ей за то и хвала!» Семик, это собственно — четверг на последней неделе пред Пятидесятницею. В этот четверг, посвященный древним язычником-славянином верховному богу Перуну-громовнику, совершались главнейшие приготовления к празднованию Троицына дня. С ним связано столько своеобразных обычаев, что даже старинная народная, уцелевшая до сих пор в Костромской губ. песня величает его такими словами очестливыми:
|
„Как у нас в году три праздника: |
И этот «Семик честной», несмотря на разрушительное влияние времени, беспощадно истребляющего все стареющееся, празднуется до наших дней на всем пространстве, где только русский человек стоит лицом к лицу с природою, не загражденною от него тесными стенами душных каменных городов. В конце прошлого и начале нынешнего столетия даже и «каменна Москва» представляла из себя в этот день то же самое, что можно увидеть теперь только в деревне. По описанию Снегирева, тогда везде раздавались по Белокаменной разгульные семицкие песни, по улицам носили изукрашенную пестрыми лоскутками и яркими лентами березку веселые толпы народа в венках из лесных цветов и из кудрявых ветвей. В окрестных рощах в это время московские девушки «завивали» — связывали ветвями молодые березки и проходили под их зелеными сводами с поцелуями и особо приуроченною к этому яркому весеннему обычаю песнею:
|
„Покумимся, кума, покумимся! |
