даты и лошади, которые, утоливъ, наконецъ, свой голодъ и изнемогая отъ усталости, были погружены въ глубокій сонъ. Пламя и горящіе осколки уже долетали до крышъ Кремля, какъ вдругъ вѣтеръ измѣнилъ направленіе и огонь перебросился въ восточную часть города.
Тогда, успокоившись за судьбу своего корпуса, одинъ изъ этихъ двухъ офицеровъ снова легъ спать, сказавъ: «Это дѣло другихъ и насъ не касается!» Такая безпечность являлась слѣдствіемъ многочисленныхъ несчастныхъ событій, которыя какъ бы притупили всѣ чувства; подобный эгоизмъ былъ вызванъ избыткомъ усталости и страданій и, благодаря всему этому, у каждаго оставалось силы лишь настолько, чтобы соблюдать необходимую осторожность лишь по отношенію самого себя.
Новый яркій свѣтъ разбудилъ ихъ опять и они, увидѣвъ огонь, показавшійся уже совершенно съ другой стороны и гонимый вѣтромъ прямо на Кремль, стали проклинать неосторожность и безпорядочность французовъ, которыхъ они обвиняли въ этомъ несчастіи. Вѣтеръ трижды мѣнялъ направленіе съ сѣвера на востокъ и трижды этотъ враждебный огонь, словно упрямый разъяренный мститель, устремлялся по направленію императорскаго квартала.
При этомъ зрѣлищѣ у нихъ мелькнуло страшное подозрѣніе: неужели москвичи, зная нашу
даты и лошади, которые, утолив, наконец, свой голод и изнемогая от усталости, были погружены в глубокий сон. Пламя и горящие осколки уже долетали до крыш Кремля, как вдруг ветер изменил направление и огонь перебросился в восточную часть города.
Тогда, успокоившись за судьбу своего корпуса, один из этих двух офицеров снова лег спать, сказав: «Это дело других и нас не касается!» Такая беспечность являлась следствием многочисленных несчастных событий, которые как бы притупили все чувства; подобный эгоизм был вызван избытком усталости и страданий и, благодаря всему этому, у каждого оставалось силы лишь настолько, чтобы соблюдать необходимую осторожность лишь по отношению самого себя.
Новый яркий свет разбудил их опять и они, увидев огонь, показавшийся уже совершенно с другой стороны и гонимый ветром прямо на Кремль, стали проклинать неосторожность и беспорядочность французов, которых они обвиняли в этом несчастьи. Ветер трижды менял направление с севера на восток и трижды этот враждебный огонь, словно упрямый разъяренный мститель, устремлялся по направлению императорского квартала.
При этом зрелище у них мелькнуло страшное подозрение: неужели москвичи, зная нашу
