— Давай паромъ, што ли,—ѣхать надо.
— Да тебѣ надо ли еще ѣхать-то? Чай, въ Красиху пьянствовать?..
— А ты ужъ накрасился…
— Выпито. Голову всеё разломило, бѣды̀! А ты, можетъ, лучше не ѣздій.
— Чудакъ! Чай, у меня дочка тамъ выдана. Звали къ празднику. И баба со мной.
— Ну, баба, такъ, стало быть, не миновать, ѣхать видно. Э-эхъ, шестовъ нѣтъ.
— Какъ нѣтъ? Чё хлопаешь зря? Эвона шесты-те!
— Коротки. Двадцати четвертей надо. Чать, видишь: приплескиватъ Ветлуга-те.
— А ты что же, чудакъ, шестовъ не запасъ, коли видишь, что приплескиватъ?.. Иванко, сгоняй за шестами-те, парень!
— Сходилъ бы самъ,—говоритъ Тюлинъ,—тяжелы, вить.
— Ты сходи,—твое дѣло!
— Не мнѣ ѣхать,—тебѣ!
И оба мужика, да и Иванко третій, спокойно остаются на мѣстахъ.
— Ну-ко я его, подлеца, вицей вытяну…—опять произноситъ Тюлинъ, дѣлая новый опытъ примѣрнаго вставанья.—Проходящій, да̀-ко ты мнѣ вицю…
Иванко съ громкимъ, гнусавымъ ревомъ снимается съ мѣста и бѣжитъ трусцой на гору, къ селу.
— Не донесетъ,—говоритъ мужикъ.
— Тяжелы, вить!—подтверждаетъ Тюлинъ.
— А ты бы добѣжалъ хоть встрѣчу-те,—совѣтуетъ мужикъ, глядя на усилія муравья Иванка, появляющагося на верху угора съ длинными шестами.
— И то хотѣлъ сказать тебѣ: добѣги-ко-сь.
Оба сидятъ и глядятъ.
— Евстигнѣ-ѣ-й! Лѣшай!..—слышится съ той стороны пронзительный и желчный бабій голосъ.
— Баба кричитъ,—говоритъ мужикъ съ нѣкоторымъ безпокойствомъ.
Тюлинъ сохраняетъ равнодушіе: баба далеко.
— А какъ у меня меринъ сорвется, да мальченку съ бабой ушибетъ…—говоритъ Евстигнѣй.
— А рѣзва лошадь-то?
— Бѣды̀.
— Ну, такъ очень просто можетъ ушибить. Да ты бы, послушай, тово… назадъ бы. Что тебѣ ѣхать-то, кака̀ надобность?
