молчаливый панъ Попельскій плѣнился панной Яценко именно въ ту короткую четверть часа, когда она исполняла трудную пьесу. Теперь молодая женщина играла ее съ сознательнымъ разсчетомъ на другую побѣду: она желала сильнѣе привлечь къ себѣ маленькое сердце своего сына, увлеченнаго хохлацкою дудкой.
Однако, на этотъ разъ ея ожиданія были обмануты: вѣнскому инструменту оказалось не по силамъ бороться съ кускомъ украинской вербы. Правда у вѣнскаго піанино были могучія средства: дорогое дерево, превосходныя струны, отличная работа вѣнскаго мастера, богатство обширнаго регистра. За то и у украинской дудки нашлись союзники, такъ какъ она была у себя дома, среди родственной украинской природы.
Прежде, чѣмъ Іохимъ срѣзалъ ее своимъ ножомъ и выжегъ ей сердце раскаленнымъ желѣзомъ, она качалась здѣсь, надъ знакомою мальчику родною рѣчкой, ее ласкало украинское солнце, которое согрѣвало и его, и тотъ же обдавалъ ее украинскій вѣтеръ, пока зоркій глазъ украинца-дударя подмѣтилъ ее надъ размытою кручей. И теперь трудно было иностранному пришельцу бороться съ простою мѣстною дудкой, потому что она явилась слѣпому мальчику въ тихій часъ дремоты, среди таинственнаго вечерняго шороха, подъ шелестъ засыпавшихъ буковъ, въ сопровожденіи всей родственной украинской природы.
Да и пани Попельской далеко было до Іохима. Правда, ея тонкіе пальцы были и быстрѣе, и гибче; мелодія, которую она играла, сложнѣе и богаче, и много трудовъ положила дѣвица Клапсъ, чтобы выучить свою ученицу владѣть труднымъ инструментомъ. За то у Іохима было непосредственное музыкальное чувство, онъ любилъ и грустилъ и съ любовью своей, и съ тоскою обращался къ родной природѣ. Его учила несложнымъ напѣвамъ эта природа, шумъ ея лѣса, тихій шопотъ степной травы, задумчивая, родная, старинная пѣсня, которую онъ слышалъ еще надъ своею дѣтскою колыбелью.
Да, трудно оказалось вѣнскому инструменту побѣдить хохлацкую дудку. Не прошло и одной минуты, какъ дядя Максимъ вдругъ рѣзко застучалъ объ полъ своимъ костылемъ. Когда Анна Михайловна повернулась въ ту сторону, она увидѣла на поблѣднѣвшемъ лицѣ Петрика то самое выраженіе, съ какимъ въ памятный для нея день первой весенней прогулки мальчикъ лежалъ на травѣ.
Іохимъ участливо посмотрѣлъ на мальчика, потомъ кинулъ пренебрежительный взглядъ на нѣмецкую музыку и удалился, стукая по полу гостиной своими „чоботьями“.
