— Ну, полно, старина….
— Попалъ Хорь въ вольные люди, продолжалъ онъ въ полголоса, какъ будто про себя: — кто безъ бороды живетъ, тотъ Хорю и на̀большій.
— А ты самъ бороду сбрѣй.
— Что̀ борода? борода — трава: скосить можно.
— Ну, такъ что жъ?
— А, знать, Хорь прямо въ купцы попадетъ; купцамъ-то жизнь хорошая, да и тѣ въ бородахъ.
— А что, вѣдь ты тоже торговлей занимаешься? — спросилъ я его.
— Торгуемъ по-маленьку маслишкомъ, да дегтишкомъ…. Что же, телѣжку, батюшка, прикажешь заложить?
„Крѣпокъ ты на языкъ и человѣкъ себѣ на-умѣ“, подумалъ я. — Нѣтъ, сказалъ я вслухъ: — телѣжки мнѣ не надо; я завтра около твоей усадьбы похожу и, если позволишь, останусь ночевать у тебя въ сѣнномъ сараѣ.
— Милости просимъ. Да покойно ли тебѣ будетъ въ сараѣ? Я прикажу бабамъ постлать тебѣ простыню и положить подушку. — Эй, бабы! — вскричалъ онъ, поднимаясь съ мѣста: — сюда, бабы!… А ты, Ѳедя, поди съ ними. Бабы, вѣдь, народъ глупый.
Четверть часа спустя, Ѳедя съ фонаремъ проводилъ меня въ сарай. Я бросился на душистое сѣно; собака свернулась у ногъ моихъ; Ѳедя пожелалъ мнѣ доброй ночи, дверь заскрипѣла и захлопнулась. Я довольно долго не могъ заснуть. Корова подошла къ двери, шумно дохнула раза два; собака съ достоинствомъ на нее зарычала; свинья прошла мимо, задумчиво хрюкая; лошадь гдѣ-то въ близости стала жевать сѣно и фыркать…. я наконецъ задремалъ.
На зарѣ Ѳедя разбудилъ меня. Этотъ веселый, бойкій парень очень мнѣ нравился; да и, сколько я могъ замѣтить, у стараго Хоря онъ тоже былъ любимцемъ. Они оба весьма любезно другъ надъ другомъ подтрунивали. Старикъ
