ли она? Но для того-то и будутъ ее просить всѣмъ обществомъ.
Дама эта скучала уединеніемъ и не отказала сдѣлать честь балу почтмейстерши. Ехидная почтмейстерша торжествовала: она болѣе не сомнѣвалась, что поразитъ уѣздную знать своею неожиданною иниціативой въ пользу старика Туберозова, — иниціативой, къ которой всѣ другіе, спохватясь, поневолѣ примкнутъ только въ качествѣ хора, въ роли людей значенія второстепеннаго.
Почтмейстерша таила эту сладкую мысль, но, наконецъ, насталъ и день ея осуществленія.
День именинъ въ домѣ почтмейстерши начинался, по уѣздному обычаю, утреннею закуской. Встрѣчая гостей, хозяйка ликовала, видя, что у нихъ ни у одного нѣтъ на умѣ ничего серьезнаго, что всѣ заботы объ изгнанномъ старикѣ испарились и позабыты.
Гости нагрянули веселые и радостные; первый пришелъ «уѣздный комендантъ», инвалидный капитанъ Повердовня, глазастый рыжій офицеръ изъ провіантскихъ писарей. Онъ принесъ именинницѣ стихи своего произведенія; за нимъ жаловали дамы, мужчины и, наконецъ, Ахилла дьяконъ.
Ахилла тоже былъ веселъ. Онъ подалъ именинницѣ изъ-подъ полы рясы вынутую просфору и произнесъ:
— Богородичная-съ!
Затѣмъ на порогѣ появился кроткій отецъ Захарія и, раскланиваясь, заговорилъ:
— Господи, благослови! Со днемъ ангела-хранителя! — и тоже подалъ именинницѣ въ двухъ перстахъ точно такую же просфору, какую нѣсколько минутъ назадъ принесъ Ахилла, проговоривъ: — пріимите богородичную просфору!
Поклонившись всѣмъ, тихій священникъ широко распахнулъ полы своей рясы, сѣлъ, отдулся и произнесъ:
— А долгое-таки нынче служеньице было и на дворѣ очень жарко.
— Очень долго.
— Да-съ; помолились, слава Создателю!
И Захарія, загнувъ на локоть рукавъ новой рясы, принялъ чашку чаю.
Въ эту минуту предъ нимъ, улыбаясь и потирая губы,
