— Да, я вамъ даже, если на то пошло, такъ еще вотъ что̀ разскажу, — продолжалъ онъ, еще понизивъ голосъ. — Я ужъ черезъ эту свою брехню-то разъ подъ такое было дѣло попалъ, что чуть-чуть публичному истязанію себя не подвергъ. Вы этого не слыхали?
— Нѣтъ, не слыхали.
— Какъ же-съ! Ужасное дѣло было; могъ быть повѣшенъ по самому первому пункту въ законѣ.
— Господи!
— Да-съ; да этого еще-съ мало, что голова-то моя на площади бы скатилась, а еще и семь тысячъ триста лѣтъ дьяконъ въ православія день анаѳемой поминалъ бы меня, вмѣстѣ съ Гришкой Отрепьевымъ и Мазепой!
— Не можетъ быть! — воскликнулъ, повернувшись на своемъ мѣстѣ, маіоръ.
— Отчего же такъ не можетъ? Очень просто бы было, если бъ одинъ добрый человѣкъ не спасъ.
— Такъ вы, отецъ дьяконъ, это разскажите.
— А вотъ сейчасъ выпью водочки и разскажу.
Ахилла еще пропустилъ рюмочку и приступилъ къ продолженію разсказа о своемъ преступленіи по первому пункту.
— Фортель этотъ, — началъ дьяконъ: — оттого зависѣлъ, что предъ Пасхой я поѣхалъ въ губернію, моя лошадь, да Серёги дьячка, парой спрягли. Серёга ѣхалъ за ребетенками, а я такъ; даже врагъ меня знаетъ зачѣмъ и поѣхалъ-то? Просто, чтобы съ знакомцами повидаться. Пріѣхали-съ мы такимъ манеромъ подъ самый городъ; а тамъ мостъ снесенъ и паромъ черезъ рѣку ходитъ. Народу ждетъ видимо-невидимо; а въ перевозчицкой избѣ тутъ солдатикъ водкой шинкуетъ. Ну, пока до очереди ждать, мы и зашли, да съ холоду и выпили по двѣ косушечки. А тутъ народу всякаго: и послушники, и извозчики, и солдаты, и приказь — это ужъ самый вредный народъ, — и нашей тоже братіи духовенства. Знакомцы хорошіе изъ нашей округи тожь нашлись, ну, для соблюденія знакомства и еще по двѣ косушечки раздавили. А тутъ приказный, что къ парому отряженъ, и этакій шельма рѣчистый, все насъ заводить началъ. Я говорю: иди, братъ, откуда пришелъ; иди, ты намъ не родня. А онъ: «Я, говоритъ, государю моему
