тщательно-претщательно обвязанъ шелковымъ шнурочкомъ и лрнпечатанъ два раза, н въ немъ оказался миніатюрный портретъ «робковатаго» стрѣлка львовъ, за котораго онѣ когда-то взаііімно ненавидѣли другъ друга, и потомъ, вѣроятно, обѣ почувствовали, что ненавндѣть другъ друга ни за что на свѣтѣ— не стбнтъ! Чувствптсльные людн, которымъ сдѣлалось нзвѣстно объ этомъ подаркѣ, были э т іім ъ очень тронуты, н поняли дѣло такъ, что мнніатюра подарена тетѣ Полли, безъ сомнѣнія, съ тѣмъ, чтобы она перешла княжнѣ Валѣ, которая приходплась слишкомъ сроднн тому, чыі черты передавала миніатюра; но тетя какъ-то всю эту тонкость проманкнровала н о мнніатюрѣ не осталось нн памятп, нн слѣда. Эта Тнтанія, очевндно, уже не прпдавала никакого значенія мпніатюрамъ прошлыхъ увлеченій, которыя померкли въ лучахъ озарнвшаго ее велнкаго Солнца Любви, свѣтящаго въ вѣчность...
ГЛАВА ДВАДЦАТЪ ШЕСТАЯ.
Голоднып годъ прошелъ: злакп взошлн, м люди, н животиыя сталп сыты. Хлѣбъ созрѣлъ нѳобыкновенно рано. Въ половинѣ іюня мужикн уже парнлн въ горшкахъ рожь н ѣли ее пемолотую, а къ Петрову дню пеклн «новый хлѣбъ». Петровъ день— это былъ «нашъ престолъ» и «нашъ праздникъ». Духовенство обходнло съ образами приходъ, пѣло молебны и собпрало «новнну». Н а улицѣ опять «шла гульба», было «сыто п пьяно»; высоко «подмахпвалп качсли», п молодые людп, стѣноп наступая другъ на друга, Іѣлн: «А мы просо сѣялн!» А другіс отвѣчалн: «А мы просо вытопчсмъ. Оп, дндъ Ладо, вытопчемъ!» А за ручьемъ на косогорѣ, тдѣ былъ кабакъ, разливало: «Наваріште,- братцьт, ппва молодого»... • Пошла опять знакомая стр}тя, но 8тп звуки, долетавшіе въ нашу дѣтскую, мнѣ уже не былн мплы. Я уже разсуждалъ, чтб это за «дндъ», чтб за «Ладо»? Зачѣмъ однн хотятъ «вытоптать» то, что «иосѣяли» другіе? Я былъ тронутъ съ стараго мѣста... Я ощущалъ голодъ ума н мнѣ были мплы тѣ звукн, которые я слышалъ, когда тетя н Гнльдегарда пѣли, глядя на звѣздное нсбо, давшее шіъ «зрѣніе», при которомъ можно все простпть іі все въ себѣ и въ другпхъ успокопть.
