Англичане удивляются и другъ дружку поталкиваютъ:
— Охъ-де, мы маху дали!
А государь Платову грустно говоритъ:
— Зачѣмъ ты ихъ очень сконфузилъ, мнѣ ихъ теперь очень жалко. Поѣдемъ.
Сѣли опять въ ту же двухсѣстную карету и поѣхали, и государь въ этотъ день на балѣ былъ, а Платовъ еще бо̀льшій стакань кислярки выдушилъ и спалъ крѣпкимъ казачьимъ сномъ.
Было ему и радостно, что онъ англичанъ оконфузилъ, а тульскаго мастера на точку вида поставилъ, но было и досадно: зачѣмъ государь подъ такой случай англичанъ сожалѣлъ!
«Черезъ что это государь огорчился? — думалъ Платовъ, — совсѣмъ того не понимаю,» и въ такомъ разсужденіи онъ два раза вставалъ, крестился и водку пиль, пока насильно на себя крѣпкій сонъ навелъ.
А англичане же въ это самое время тоже не спали, потому что и имъ завертѣло. Пока государь на балѣ веселился, они ему такое новое удивленіе подстроили, что у Платова всю фантазію отняли.
На другой день, какъ Платовъ къ государю съ добрымъ утромъ явился, тотъ ему говоритъ:
— Пусть сейчасъ заложатъ двухсѣстную карету и поѣдемъ въ новыя кунсткамеры смотрѣть.
Платовъ даже осмѣлился доложить, что: не довольно ли, молъ, чужеземные продукты смотрѣть, и не лучше ли къ себѣ въ Россію собираться? но государь говоритъ:
— Нѣтъ, я еще желаю другія новости видѣть: мнѣ хвалили, какъ у нихъ первый сортъ сахаръ дѣлаютъ.
Поѣхали.
Англичане все государю показываютъ: какіе у нихъ разные первые сорта, а Платовъ смотрѣлъ-смотрѣлъ, да вдругъ говоритъ:
— А покажите-ка намъ вашихъ заводовъ сахаръ молво?
А англичане и не знаютъ: что это такое молво? Перешептываются, перемигиваются, твердятъ другъ дружкѣ: «молво, молво», а понять не могутъ, что это у насъ такой сахаръ дѣлается, и должны сознаться, что у нихъ всѣ сахара есть, а «молва» нѣтъ.
Англичане удивляются и друг дружку поталкивают:
— Ох-де, мы маху дали!
А государь Платову грустно говорит:
— Зачем ты их очень сконфузил, мне их теперь очень жалко. Поедем.
Сели опять в ту же двухсестную карету и поехали, и государь в этот день на бале был, а Платов еще бо́льший стакань кислярки выдушил и спал крепким казачьим сном.
Было ему и радостно, что он англичан оконфузил, а тульского мастера на точку вида поставил, но было и досадно: зачем государь под такой случай англичан сожалел!
«Через что это государь огорчился? — думал Платов, — совсем того не понимаю», и в таком рассуждении он два раза вставал, крестился и водку пиль, пока насильно на себя крепкий сон навел.
А англичане же в это самое время тоже не спали, потому что и им завертело. Пока государь на бале веселился, они ему такое новое удивление подстроили, что у Платова всю фантазию отняли.
На другой день, как Платов к государю с добрым утром явился, тот ему говорит:
— Пусть сейчас заложат двухсестную карету и поедем в новые кунсткамеры смотреть.
Платов даже осмелился доложить, что: не довольно ли, мол, чужеземные продукты смотреть, и не лучше ли к себе в Россию собираться? но государь говорит:
— Нет, я еще желаю другие новости видеть: мне хвалили, как у них первый сорт сахар делают.
Поехали.
Англичане все государю показывают: какие у них разные первые сорта, а Платов смотрел-смотрел, да вдруг говорит:
— А покажите-ка нам ваших заводов сахар молво?
А англичане и не знают: что это такое молво? Перешептываются, перемигиваются, твердят друг дружке: «молво, молво», а понять не могут, что это у нас такой сахар делается, и должны сознаться, что у них все сахара есть, а «молва» нет.
