— «Постой хотя на мигъ! О камень, или пень
Ты можешь уязвить разутую ступень:
Еще невинная, бѣжа отъ вакханалій,
Готова уронить одну ты изъ сандалій»…
5 Но вотъ, косматыя колѣна преклоня,
Онъ у ноги твоей поймалъ конецъ ремня, —
Затянется теперь не скоро узелъ прочный:
Сатиръ и молодой — не отрокъ непорочный!
Смотри, какъ, голову откинувши назадъ,
10 Глядитъ онъ на тебя и пьетъ твой ароматъ,
Какъ дышатъ нѣгою уста его и взоры!
Быть-можетъ, нехотя ты ищешь въ немъ опоры?
А стройное твое бедро такъ горячо
Теперь легло къ нему на крѣпкое плечо!..
15 Нѣтъ! Мысль твоя чиста и воля неизмѣнна:
Улыбка у тебя насмѣшливо-надменна.
Но — отчего, скажи, — въ сознаньи ль красоты,
Иль въ утомленіи такъ неподвижна ты?
Еще открытое, смежиться хочетъ око
20 И молодая грудь волнуется высоко…
Иль страсть, горящая въ сатирѣ молодомъ,
Пахнула и въ тебя томительнымъ огнемъ?
— «Постой хотя на миг! О камень, или пень
Ты можешь уязвить разутую ступень:
Еще невинная, бежа от вакханалий,
Готова уронить одну ты из сандалий»…
5 Но вот, косматые колена преклоня,
Он у ноги твоей поймал конец ремня, —
Затянется теперь не скоро узел прочный:
Сатир и молодой — не отрок непорочный!
Смотри, как, голову откинувши назад,
10 Глядит он на тебя и пьет твой аромат,
Как дышат негою уста его и взоры!
Быть может, нехотя ты ищешь в нем опоры?
А стройное твое бедро так горячо
Теперь легло к нему на крепкое плечо!..
15 Нет! Мысль твоя чиста и воля неизменна:
Улыбка у тебя насмешливо-надменна.
Но — отчего, скажи, — в сознаньи ль красоты,
Иль в утомлении так неподвижна ты?
Еще открытое, смежиться хочет око
20 И молодая грудь волнуется высоко…
Иль страсть, горящая в сатире молодом,
Пахнула и в тебя томительным огнем?
