тебя, Мартынекъ, не пустая голова, ты хитрецъ и кажется умѣешь грамотѣ — не такъ ли?
— Извѣстно дѣло, умѣемъ. На вашей избѣ виситъ доска, за ней написано ваше имя и тысяча восемьсотъ тринадцатый годъ.
— Молодецъ! Фундаментально умѣешь читать. Я ужь тебѣ сказалъ что ты хитрецъ. Послушай меня и смотри, не пророни словечка. Былъ одинъ французскій философъ — знаешь ли ты чтò такое философъ?
— Ну, разумѣется…. Это, какъ говорится, фокусникъ…. или фигляръ.
Старикъ улыбнулся и прибавилъ:
— Ну, оно хоть и не совсѣмъ такъ….
— А, а! теперь знаю, знаю! Постойте — это книжный человѣкъ.
— Да, въ родѣ того, положимъ. Вотъ этотъ философъ сидѣлъ однажды и писалъ свое сочиненіе. Безотвязная муха безпрестанно садилась ему на носъ и мѣшала заниматься. Шъ!… шъ!… отгонялъ, отгонялъ ее, ничего не беретъ. Опять прилетѣла, сѣда на лобъ и лѣзетъ въ глаза. Разсерженный философъ не сталъ однако убивать муху, а поймалъ и отнесъ ее къ окну, выпустилъ на волю и сказалъ: „Летай тамъ себѣ на просторѣ. Міръ великъ, обоимъ намъ съ тобою будетъ мѣсто.“ Ну, что теперь скажешь на это, Мартынекъ? Коли тотъ муху пожалѣлъ, какъ же ты воловъ не жалѣешь?
Мартынекъ стоитъ, молча вертя шляпу въ рукахъ; слѣпой думаетъ: „Ну, не напрасно упало доброе сѣмя, парень исправится“, и говоритъ ему:
— Теперь поди съ Богомъ, голубчикъ! Надѣюсь что съ этихъ поръ ты будешь щадить бѣдное животное.
Дворникъ не заставилъ повторить приглашеніе выдти изъ комнаты, но на порогѣ обернулся и, ухмыляясь, проворчалъ:
— Еслибы мы, въ нашемъ Драгоневскомъ домѣ, должны были ловить всѣхъ мухъ, да каждую особенно подносить къ окну, да еще поговорить съ нею, тогда бы намъ ничего другаго не пришлось дѣлать цѣлый Божій день.
Сказавъ это, онъ самодовольно улыбнулся и важно вышелъ изъ избы. Сѣвъ на возъ, онъ громче прежняго свистнулъ бичомъ по воламъ.
„Вотъ тебѣ и мой философъ!“ подумалъ старикъ и грустно улыбнулся.
Въ эту минуту вбѣжала Милица и со слезами объявила дѣдушкѣ что не знаетъ куда дѣлась ея серночка.
