Скруджъ поглядѣлъ на духа: тотъ указывалъ ему пальцемъ на голову мертвеца. Саванъ былъ накинутъ такъ небрежно, что стоило только притронуться пальцемъ, — и все лице покойника было-бы на виду. Скруджъ это понялъ; было у него даже и поползновеніе — поднять саванъ, да… силы не хватило.
О, холодное — холодное, страшное пугало — смерть! Воздвигай здѣсь твои жертвенники, окружай ихъ всѣми твоими ужасами: ты здѣсь полная владычица!… Но, если ты падешь на любимую, чтимую и кому-то дорогую голову, не властна ты ни въ единомъ волоскѣ съ этой головы. Не то, чтобы эта рука не падала безжизненно тяжело, не то, чтобы не смолкъ этотъ пульсъ, нѣтъ! — но, эта рука бывала раскрыта честно, тепло и великодушно для всякаго; но это сердце благородно, горячо и нѣжно билось въ груди…
Рази, рази, безпощадная смерть. Твои удары тщетны: за мимолетною жизнію — безсмертіе!..
Никто не произнесъ этихъ словъ; но Скруджъ ихъ слышалъ, глядя на кровать.
— Еслибы этотъ человѣкъ ожилъ… подумалъ Скруджъ, „что̀ бы онъ сказалъ про свое былое? Скупость, черствость сердца, жажда пріобрѣтенія, — вотъ онѣ къ чему приводятъ!“
И вотъ онъ, вотъ онъ — лежитъ въ пустомъ мрачномъ домѣ: нѣтъ ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, что могли-бы сказать: Онъ мнѣ помогъ тогда-то и тогда-то, и я ему отплачу въ свою очередь, хотя-бы за радушное слово.
Никого не было. Только въ дверь скреблась кошка, да подъ напольной каменной настилкой камелька грызли что-то такое крысы. И что имъ было нужно въ этой похоронной комнатѣ? Изъ-за чего такъ бѣсновались онѣ?… Скруджъ не осмѣлился даже и подумать объ этомъ…
Скрудж поглядел на духа: тот указывал ему пальцем на голову мертвеца. Саван был накинут так небрежно, что стоило только притронуться пальцем, — и все лицо покойника было бы на виду. Скрудж это понял; было у него даже и поползновение — поднять саван, да… силы не хватило.
О, холодное — холодное, страшное пугало — смерть! Воздвигай здесь твои жертвенники, окружай их всеми твоими ужасами: ты здесь полная владычица!.. Но если ты падешь на любимую, чтимую и кому-то дорогую голову, не властна ты ни в едином волоске с этой головы. Не то чтобы эта рука не падала безжизненно тяжело, не то чтобы не смолк этот пульс, нет! — но эта рука бывала раскрыта честно, тепло и великодушно для всякого; но это сердце благородно, горячо и нежно билось в груди…
Рази, рази, беспощадная смерть. Твои удары тщетны: за мимолетною жизнию — бессмертие!..
Никто не произнес этих слов; но Скрудж их слышал, глядя на кровать.
— Если бы этот человек ожил… — подумал Скрудж, — что бы он сказал про свое былое? Скупость, черствость сердца, жажда приобретения, — вот они к чему приводят!
И вот он, вот он — лежит в пустом мрачном доме; нет ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, что могли бы сказать: он мне помог тогда-то и тогда-то и я ему отплачу в свою очередь, хотя бы за радушное слово.
Никого не было. Только в дверь скреблась кошка, да под напольной каменной настилкой камелька грызли что-то такое крысы. И что им было нужно в этой похоронной комнате? Из-за чего так бесновались они?.. Скрудж не осмелился даже и подумать об этом…
