— Къ орудіямъ! Откройте огонь!
И въ то же мгновеніе тринадцать орудій стали изрыгать смерть на эти десять тысячъ человѣкъ. Одну минуту они еще продержались подъ этимъ огненнымъ потопомъ, потомъ прорвались, ставъ лицомъ и устремились по направленію ко рву, какъ солома отъ вѣтра. Болѣе четвертой части ихъ силъ не достигло до вершины высокой насыпи, три четверти достигли до нея, но утонули.
Не прошло какихъ-нибудь десяти минуть, какъ мы открыли огонь, а уже почти вся вооруженная сила была уничтожена; кампанія кончилась; мы, пятьдесятъ четыре человѣка, сдѣлались распорядителями Англіи! Двадцать пять тысячъ человѣкъ лежали убитыми вокругъ насъ!
Но какъ измѣнчиво счастье! Въ самый короткій промежутокъ времени — въ какой-нибудь часъ — случилось нѣчто такое по моей собственной винѣ, что… но у меня не хватаетъ духа написать этого. Пусть этимъ и оканчивается мое повѣствованіе.
Я, Кларенсъ, долженъ продолжать это за него. Онъ предложить мнѣ отправиться вдвоемъ и посмотрѣть, нельзя-ли оказать какой либо помощи раненымъ. Я рѣшительно воспротивился такому проекту, сказавъ ему, что если тамъ много раненыхъ, то мы будемъ не въ силахъ помочь имъ всѣмъ, и мало что можемъ для нихъ сдѣлать; кромѣ того, съ нашей стороны будетъ крайне неблагоразумно имъ довѣряться. Но его рѣдко можно было отклонить отъ того, что онъ разъ задумалъ; такимъ образомъ, мы разобщили токъ въ оградахъ, взяли съ собой небольшую свиту, переправились черезъ груды тѣлъ убитыхъ рыцарей и прошли на поле. Первый раненый, обратившійся къ намъ съ просьбою о помощи, сидѣлъ на землѣ, прислонившись головою къ трупу своего убитаго товарища. Когда Патронъ наклонился надъ нимъ и сталъ съ нимъ говорить, раненый узналъ его и нанесъ ему ударъ мечемъ. Это былъ рыцарь сэръ Меліагрэунсъ, какъ это я узналъ, разломавъ его шлемъ. Болѣе онъ уже не просилъ о помощи.
Мы отнесли Патрона въ погребъ, перевязали ему рану, какъ можно тщательнѣе; къ счастью, рана не оказалась особенно серьезною. Въ этомъ дѣлѣ намъ помогалъ Мерлэнъ, хотя мы вовсе этого и не подозрѣвали. Онъ былъ переодѣтъ женщиною и казался намъ самою добродушною поселянкою; онъ явился къ намъ съ гладко выбритымъ лицомъ коричневаго цвѣта, мы полагали, что
