Маннгеймѣ правило это соблюдается не строго, такъ какъ бо̀льшая часть публики состоитъ изъ пріѣзжихъ, среди которыхъ всегда найдется немало такихъ боязливыхъ дамъ, которыя боятся, что опоздаютъ къ поѣзду, если имъ придется зайти по окончаніи спектакля въ уборную за своими шляпками. И всетаки большинство пріѣзжихъ предпочитаетъ лучше рисковать опоздать къ поѣзду, нежели погрѣшить противъ правилъ приличія и въ теченіе трехъ-четырехъ часовъ привлекать всеобщее вниманіе.
Три или четыре часа! Это не малый промежутокъ времени, чтобы просидѣть на одномъ мѣстѣ, все равно, привлекаешь ли на себя общее вниманіе или не привлекаешь, а вѣдь есть и такія оперы Вагнера, которыя оглушаютъ васъ цѣлыхъ шесть часовъ подъ-рядъ! Но публика сидитъ до конца, наслаждается и была бы не прочь, чтобы оперы тянулись и еще дольше. Одна нѣмка въ Мюнхенѣ говорила мнѣ, что музыка Вагнера никому съ перваго раза не нравится, что понимать и цѣнить ее научаются только со временемъ, слушая ее какъ можно чаще; что научившись такимъ образомъ любить ее, всякій такъ сильно къ ней пристращается, что не можетъ обойтись безъ нея. Она говорила, что шесть часовъ Вагнеровской музыки совсѣмъ не такъ уже много, и прибавляла, что этотъ композиторъ произвелъ въ музыкѣ коренной переворотъ и похоронилъ одинъ за другимъ всѣхъ прежнихъ композиторовъ. Она утверждала, что оперы Вагнера имѣютъ передъ всѣми другими то неоцѣнимое достоинство, что музыкальны не только въ отдѣльныхъ мѣстахъ, какъ другія, но сплошь, отъ первой и до послѣдней ноты могутъ быть названы истинной музыкой. Тутъ ужь я удивился и сказалъ, что я самъ слышалъ одинъ изъ его сумбуровъ и не нашелъ въ немъ никакой музыки, за исключеніемъ одного свадебнаго хора. Нѣмка отвѣчала, что «Лоэнгринъ» дѣйствительно нѣсколько шумнѣе всѣхъ остальныхъ оперъ Вагнера, но что если я прослушаю его еще нѣсколько разъ, то непремѣнно соглашусь, что и онъ чрезвычайно музыкаленъ, и полюблю его. Я могъ бы ее спросить: «Но неужели нашелся бы такой человѣкъ, который пожелалъ бы каждый день въ теченіе двухъ лѣтъ мучиться отъ зубной боли, если бы онъ зналъ, что по истеченіи этого времени онъ научится любить эту боль?» Однако же, я не спросилъ этого.
Дама эта не могла нахвалиться первымъ теноромъ, пѣвшимъ въ Вагнеровской оперѣ наканунѣ; она распространялась о необыкновенной прежней его славѣ и о почестяхъ, которыми онъ былъ осыпаемъ при всѣхъ царствующихъ домахъ Германіи. Для
