гихъ вѣковъ, первымъ министромъ королевскаго кабинета тамъ всегда былъ оселъ, какъ теперь принято въ большой части кабинетовъ; объясняетъ также, почему въ этомъ маленькомъ королевствѣ въ продолженіе многихъ вѣковъ все великія поэмы, все великія рѣчи, всѣ великія книги, все общественныя торжества, все королевскіе эдикты начинались всегда этими трогательными словами: «Уоу… хи!—уоу… хи!—уоу-хи!—уоу-хи—уоу-хи!»
Мнѣ это нравится. Мы не всѣ имѣли счастье быть дамами. Не всѣ мы были генералами, поэтами или государственными людьми, но когда былъ провозглашенъ тостъ за младенцевъ, всѣ мы оказались на равной почвѣ. Стыдъ и срамъ, что въ продолженіе цѣлыхъ тысячелѣтій на міровыхъ банкетахъ совершенно игнорировали младенцевъ, какъ будто они не имѣли ровно никакого значенія. Подумайте немножко, оглянитесь назадъ, лѣтъ на пятьдесятъ, на сто, на первое время вашей семейной жизни, взгляните вновь на вашего перваго младенца, тогда вы вспомните, что онъ значить очень много, даже больше, чѣмъ много. Всѣ ваши солдаты знаютъ, что, когда этотъ маленькій человѣчекъ появился и занялъ главную квартиру вашей семьи, вы должны были вооружиться покорностью. Онъ забралъ команду въ свои руки. Вы сдѣлались его лакеемъ, его единственнымъ тѣлохранителемъ и должны были стеречь его. Этотъ командиръ не обращалъ вниманія ни на взглядъ, ни на разстояніе, ни на погоду, ни на что другое. Снисхожденій онъ не дѣлалъ. Вы должны были исполнять его приказаніе, несмотря на то, возможно или невозможно это было. Въ его кодексѣ военной тактики признавалась только одна форма марша, а именно: маршъ-маршемъ. Онъ обращался съ вами самымъ дерзкимъ и неуважительнымъ образомъ и храбрѣйшій изъ васъ не смѣлъ сказать ему ни слова. Вы могли безстрашно выносить смертельную бурю Донельсона и Виксбурга и воздавать ударомъ за ударъ; но когда онъ дралъ вамъ волосы, выдиралъ усы, вывертывалъ носъ, вы должны были переносить все это. Когда въ ушахъ вашихъ раздавался военный громъ, вы обращались лицомъ къ орудіямъ и твердымъ шагомъ подвигались впередъ; но
