Впрочемъ, кромѣ этихъ признаковъ ветхости, не было замѣтно ничего, грозящаго разрушеніемъ. Развѣ, быть можетъ, внимательный наблюдатель замѣтилъ бы легкую, чуть видную трещину, которая, начинаясь подъ крышей на переднемъ фасадѣ зданія, направлялась зигзагами внизъ по стѣнѣ, исчезая въ мутныхъ водахъ пруда.
Замѣтивъ все это, я подъѣхалъ къ дому. Слуга принялъ мою лошадь и я вошелъ черезъ готическій подъѣздъ въ пріемную. Отсюда лакей неслышными шагами провелъ меня по темнымъ и извилистымъ корридорамъ въ кабинетъ своего господина. Многое изъ того, что встрѣчалось мнѣ по пути, усиливало смутное впечатлѣніе, о которомъ я говорилъ выше. Хотя окружающіе предметы — рѣзьба на потолкахъ, темныя обои на стѣнахъ, полы, окрашенные въ черную краску, фантастическіе воинскіе доспѣхи, звенѣвшіе когда я проходилъ мимо — были мнѣ знакомы съ дѣтства — хотя я сразу узналъ все это, — но странно: эти знакомые предметы возбуждали во мнѣ совершенно незнакомыя ощущенія. На одной изъ лѣстницъ я встрѣтилъ домашняго доктора Эшеровъ. Лицо его, какъ мнѣ показалось, выражало смѣсь низкой хитрости и смущенія. Онъ торопливо поздоровался со мной и прошелъ мимо. Наконецъ, лакей распахнулъ дверь и доложилъ о моемъ приходѣ.
Я находился въ высокой и просторной комнатѣ. Длинныя, узкія, стрѣльчатыя окна помѣщались на такой высотѣ отъ чернаго дубоваго пола, что были совершенно недоступны изнутри. Тусклый красноватый свѣтъ проникалъ сквозь рѣшетчатыя окна, такъ что крупные предметы обрисовывались довольно ясно; но глазъ тщетно старался проникнуть въ отдаленные уголки комнаты и сводчатаго, расписного потолка. Темныя драпировки висѣли по стѣнамъ. Мебель была старинная, неудобная и ветхая. Разбросанные по всюду книги и музыкальные инструменты не оживляли комнату. Атмосфера была напоена печалью. Угрюмая, глубокая, безотрадная хандра нависла надо всѣмъ, проникала все.
Когда я вошелъ, Эшеръ поднялся съ дивана, на которомъ лежалъ вытянувшись во всю длину, и привѣтствовалъ меня съ радостью, которая показалась мнѣ нѣсколько искусственной. Но взглянувъ на него, я убѣдился въ ея искренности. Мы сѣли; съ минуту я глядѣлъ на него съ смѣшаннымъ чувствомъ жалости и тревоги. Безъ сомнѣнія, никогда еще человѣкъ не измѣнялся такъ страшно въ такой короткій промежутокъ времени, какъ Родерикъ Эшеръ! Я едва могъ признать въ этомъ изможденномъ существѣ товарища моихъ дѣтскихъ игръ. А между тѣмъ наружность его была весьма замѣчательна. Мертвенный цвѣтъ кожи, огромные свѣтлые съ нестерпимымъ блескомъ глаза; тонкія, блѣдныя, но удивительно
