тера; и, въ заключеніе всего, шутки, сопровождавшіяся дѣйствіемъ, соотвѣтствовали его вкусу гораздо болѣе, чѣмъ шутки словесныя.
Въ тѣ времена, къ которымъ относится мое повѣствованіе, профессіональные шуты еще не совсѣмъ вышли изъ моды при дворахъ. Нѣкоторые изъ великихъ „властителей“ континента еще держали при себѣ „дураковъ“, они были одѣты въ пестрые костюмы, украшены колпаками съ бубенчиками, и отъ нихъ всегда ожидали мѣткихъ остротъ на тотъ или иной случай, въ обмѣнъ на крохи, падавшія съ королевскаго стола.
Нашъ возлюбленный король, конечно, держалъ при себѣ „дурака“. Дѣло въ томъ, что онъ положительно нуждался въ чемъ-нибудь этакомъ сумасбродномъ — хотя бы для того, чтобы уравновѣсить тяжеловѣсную мудрость семи мудрецовъ, бывшихъ его министрами, уже не говоря о немъ самомъ.
Его дуракъ, или профессіональный шутъ, былъ, однако, не только дуракомъ. Его достоинство было утроено въ глазахъ короля тѣмъ обстоятельствомъ, что онъ былъ карликъ и увѣчный. Карлики были въ тѣ дни такими же обычными явленіями при дворахъ, какъ и шуты; и многимъ монархамъ было бы трудно прожить свой вѣкъ (дни при дворѣ, пожалуй, длиннѣе, чѣмъ гдѣ-либо), если бы у нихъ не было шута, вмѣстѣ съ которымъ можно было бы смѣяться, и карлика, надъ которымъ можно бы было насмѣхаться. Но, какъ я уже замѣтилъ, всѣ эти шуты, въ девяносто девяти случаяхъ изъ ста, толсты, жирны и неповоротливы, — такъ что у нашего короля было съ чѣмъ поздравить себя, ибо Гопъ-Фрогъ (такъ звали шута) представлялъ изъ себя тройное сокровище въ одной персонѣ.
Я думаю, что лица, крестившія карлика, назвали его при крещеніи не „Гопъ-Фрогомъ“, это имя ему было милостиво пожаловано, по общему согласію, семью министрами, благодаря тому, что онъ не могъ ходить, какъ всѣ другіе. Дѣйствительно, Гопъ-Фрогъ могъ двигаться только такимъ
тера; и, в заключение всего, шутки, сопровождавшиеся действием, соответствовали его вкусу гораздо более, чем шутки словесные.
В те времена, к которым относится мое повествование, профессиональные шуты еще не совсем вышли из моды при дворах. Некоторые из великих «властителей» континента еще держали при себе «дураков», они были одеты в пестрые костюмы, украшены колпаками с бубенчиками, и от них всегда ожидали метких острот на тот или иной случай, в обмен на крохи, падавшие с королевского стола.
Наш возлюбленный король, конечно, держал при себе «дурака». Дело в том, что он положительно нуждался в чем-нибудь этаком сумасбродном — хотя бы для того, чтобы уравновесить тяжеловесную мудрость семи мудрецов, бывших его министрами, уже не говоря о нем самом.
Его дурак, или профессиональный шут, был, однако, не только дураком. Его достоинство было утроено в глазах короля тем обстоятельством, что он был карлик и увечный. Карлики были в те дни такими же обычными явлениями при дворах, как и шуты; и многим монархам было бы трудно прожить свой век (дни при дворе, пожалуй, длиннее, чем где-либо), если бы у них не было шута, вместе с которым можно было бы смеяться, и карлика, над которым можно бы было насмехаться. Но, как я уже заметил, все эти шуты, в девяносто девяти случаях из ста, толсты, жирны и неповоротливы, — так что у нашего короля было с чем поздравить себя, ибо Гоп-Фрог (так звали шута) представлял из себя тройное сокровище в одной персоне.
Я думаю, что лица, крестившие карлика, назвали его при крещении не «Гоп-Фрогом», это имя ему было милостиво пожаловано, по общему согласию, семью министрами, благодаря тому, что он не мог ходить, как все другие. Действительно, Гоп-Фрог мог двигаться только таким
