Страница:Современная жрица Изиды (Соловьев).pdf/176

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Эта страница выверена

судьи и адвоката, пренебрегаетъ защитой въ этомъ особенномъ дѣлѣ, признаетъ меня виновной во всемъ, что онъ, въ качествѣ судьи, приписалъ мнѣ, и объявляетъ доказаннымъ мое архи-мошенничество.

Комитетъ общества психическихъ изслѣдованій не задумался принять сужденія г. Годжсона и оскорбилъ меня, одобривъ выводы своего агента, основанные на его лишь личномъ мнѣніи.

Я полагаю, что всюду, гдѣ еще понимаютъ принципы чести, честности и осмотрительности относительно оклеветанныхъ лицъ, на поведеніе комитета взглянутъ съ тѣмъ же чувствомъ глубокаго возмущенія, какое я испытываю(!!). Я не имѣю ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что другіе писатели разъяснятъ и покажутъ въ настоящемъ свѣтѣ кропотливое, но неловкое разслѣдованіе г. Годжсона, его пунктуальность, истощающую безконечное терпѣніе на пустякахъ и не замѣчающую важныхъ фактовъ, его противурѣчивую аргументацію[1] и его многообразную неспособность, когда дѣло идетъ о задачахъ, которыя онъ силится разрѣшить. Многочисленные друзья, знающіе меня лучше, чѣмъ комитетъ общества психическихъ изслѣдованій, ничуть не смутятся мнѣніями этого учрежденія, и въ ихъ руки я передаю заботу о моей, столь жестоко оскорбленной репутаціи[2]. Но все же надо мнѣ лично отвѣтить на одно мѣсто этого чудовищнаго отчета.

Г. Годжсонъ, совершенно понимая очевидную нелѣпость его заключеній обо мнѣ, пока они не основаны на какой-либо теоріи достаточныхъ поводовъ для объясненія, почему, пожертвовавъ моимъ общественнымъ положеніемъ на родинѣ[3], я отдала всю

  1. Имѣю основанія думать, что подъ „противурѣчивой аргументаціей“ она, главнымъ образомъ, подразумѣваетъ выгораживаніе Олкотта. Она очень сердилась на это и повторяла мнѣ: „каково! его выгораживаютъ! ну ужь если я мошенница, такъ и онъ мошенникъ! кажется, это ясно“… Дѣйствительно, это было ясно, и ея трагикомическое негодованіе представлялось законнымъ.
  2. Увы, она не дождалась хоть сколько-нибудь серьезной защиты отъ тогдашнихъ ея друзей и пособниковъ, да и при всемъ ихъ желаніи у нихъ не было возможности защитить ее. Но прошло время, скандалъ если и не забылся, то затихъ, и скоро нашлись лица, начавшія прославлять ее какъ страдалицу и мученицу за истину, какъ святую и великую женщину. И это принесло свои плоды.
  3. Тутъ она, по своему обычаю, уже начинаетъ слишкомъ увлекаться: „общественнымъ положеніемъ“ своимъ въ Россіи, какъ извѣстно, ей нечего было хвалиться, и если она никогда не могла рѣшиться вернуться на родину, то вовсе не вслѣдствіе своей американской натурализаціи.
Тот же текст в современной орфографии

судьи и адвоката, пренебрегает защитой в этом особенном деле, признает меня виновной во всем, что он в качестве судьи приписал мне, и объявляет доказанным мое архимошенничество.

Комитет общества психических исследований не задумался принять суждения г. Годжсона и оскорбил меня, одобрив выводы своего агента, основанные на его лишь личном мнении.

Я полагаю, что всюду, где еще понимают принципы чести, честности и осмотрительности относительно оклеветанных лиц, на поведение комитета взглянут с тем же чувством глубокого возмущения, какое я испытываю(!!). Я не имею ни малейшего сомнения в том, что другие писатели разъяснят и покажут в настоящем свете кропотливое, но неловкое расследование г. Годжсона, его пунктуальность, истощающую бесконечное терпение на пустяках и не замечающую важных фактов, его противоречивую аргументацию[1] и его многообразную неспособность, когда дело идет о задачах, которые он силится разрешить. Многочисленные друзья, знающие меня лучше, чем комитет общества психических исследований, ничуть не смутятся мнениями этого учреждения, и в их руки я передаю заботу о моей, столь жестоко оскорбленной репутации[2]. Но все же надо мне лично ответить на одно место этого чудовищного отчета.

Г. Годжсон, совершенно понимая очевидную нелепость его заключений обо мне, пока они не основаны на какой-либо теории достаточных поводов для объяснения, почему, пожертвовав моим общественным положением на родине[3], я отдала всю

  1. Имею основания думать, что под «противоречивой аргументацией» она, главным образом, подразумевает выгораживание Олкотта. Она очень сердилась на это и повторяла мне: «Каково! его выгораживают! ну, уж если я мошенница, так и он мошенник! кажется, это ясно…» Действительно, это было ясно и ее трагикомическое негодование представлялось законным.
  2. Увы, она не дождалась хоть сколько-нибудь серьезной защиты от тогдашних ее друзей и пособников, да и при всем их желании у них не было возможности защитить ее. Но прошло время, скандал если и не забылся, то затих, и скоро нашлись лица, начавшие прославлять ее как страдалицу и мученицу за истину, как святую и великую женщину. И это принесло свои плоды.
  3. Тут она по своему обычаю уже начинает слишком увлекаться: «общественным положением» своим в России, как известно, ей нечего было хвалиться, и если она никогда не могла решиться вернуться на родину, то вовсе не вследствие своей американской натурализации.