его «Памятника», писаннаго въ 1836 году, которая имѣла слѣдующiй видъ въ первоначальной своей редакціи:
И долго буду тѣмъ любезенъ я народу,
Что звуки новые для пѣсенъ я обрѣлъ,
Что вслѣдъ Радищеву возславилъ я свободу
И милосердіе воспѣлъ (II, 89).
Не мало должны были удивиться критики, когда въ посмертныхъ бумагахъ Пушкина найдено было такое же, какъ радищевское, путешествіе только въ обратномъ направленіи―изъ Москвы въ Петербургъ, передающее въ сокращеніи его разсказы, но оспаривающее его образы и выводы шагъ за шагомъ. Съ самимъ Радищевымъ Пушкинъ обращается тутъ довольно пренебрежительно и свысока, называетъ слогъ его надутымъ и напыщеннымъ, его самаго―истиннымъ представителемъ полупросвѣщенія, вѣчно кому-нибудь подражающимъ и отражающимъ криво, какъ въ кривомъ зеркалѣ, всю французскую философію XVIII вѣка (V, 349-356), писателемъ дерзкимъ, съ которымъ приходится соглашаться только изрѣдка и по-неволѣ. По поводу статей Пушкина о Радищевѣ мнѣнія раздѣлились: писатели консервативнаго лагеря считали ихъ доказательствомъ полной зрѣлости и отрезвленія, искупившаго прежнія несбыточныя мечтанія поэта; а въ прогрессивномъ и либеральномъ лагерѣ «Мысли на дорогѣ» разсматривались какъ перемѣна убѣжденiй и отступничество отъ прежнихъ началъ. Недавно в. Якушкинъ («Радищевъ и Пушкинъ», Москва, 1886) попытался возстановить славу и доброе имя Пушкина посредствомъ согласованія обоихъ мнѣній[1]. Онъ утверждаетъ, что Пушкинъ прибѣгалъ къ средству, часто употреблявшемуся писателями XVIII вѣка, которые хитрили съ цензурою и рѣзко порицали тѣ самыя мысли, которыя хотѣли распространять, что такой «рабій», эзоповскій языкъ былъ неизбѣжною необ-
- ↑ Сравн. «Вѣстникъ Европы». Февраль, 1887 г.: Литерат. Обозр., стр. 870.
