несомнѣнно Мицкевича и характеризующій его чертами, исполненными глубокаго уваженія и сердечнаго сочувствiя: «Злобы въ душѣ своей къ намъ не питалъ онъ... Мирный, благосклонный, онъ вдохновенъ былъ свыше и съ высоты взиралъ на жизнь... Онъ говорилъ о временахъ грядущихъ, когда народы, распри позабывъ, въ великую семью соединятся»... Въ этомъ художественномъ изображеніи замѣчается, однако, и доля непрiязненной критики:
Нашъ мирный гость сталъ намъ врагомъ; и нынѣ,
Въ своихъ стихахъ, угодникъ черни буйной,
Поетъ онъ ненависть... О, Боже, возврати
Твой миръ въ его озлобленную душу!..
До того числа (10-го авг. 1834), которымъ помѣченъ отрывокъ Пушкина изъ сочиненій Мицкевича, были распространены только третья часть «Дѣдовъ» съ «Петербургомъ» и «Книги польскаго народа и паломничества». Печатаніе «Пана Тадеуша» кончено только въ іюлѣ 1834, слѣдовательно этотъ эпосъ никакъ не могъ быть въ Петербургѣ извѣстенъ. Слова: «поетъ онъ ненависть», очевидно, относятся къ стихамъ—не къ прозѣ, и притомъ не къ такому дидактическому произведенію, какъ «Книги польскаго народа и паломничества», которымъ подражалъ потомъ по формѣ Лямнэ въ «Paroles d'un Croyant». Изъ совокупности такихъ данныхъ слѣдуетъ выводъ, что обвиненіе въ воспѣваніи ненависти направлено противъ Мицкевича за третью часть «Дѣдовъ» и, вѣроятно, за посвященіе «Петербурга». Собственно, у Мицкевича нельзя найти ни возбужденiя къ международной ненависти, ни подстрекательства соотечественниковъ къ возстанію 1830 г. Онъ не принималъ въ мятежѣ участія и избѣгалъ всякихъ клубовъ и сборищъ съ политическимъ оттѣнкомъ. Не только буйной, но и никакой вообще черни не было между заграничными выходцами. Послѣ побѣдъ, послѣ подавленія мятежа, онъ сдѣлался, по доброй волѣ, эмигрантомъ. Событія 1830 г. вырыли между обоими поэтами бездонную про
