— Знаете-съ, — подхватилъ сѣдой: — вотъ-съ когда плохо: когда нашъ братъ зазнается, да въ знать полѣзетъ, да начнетъ стыдиться своего званія, да бороду обрѣетъ, да по нѣмецкому начнетъ копышаться. Дочерей выдастъ за князей, сыновей запишетъ въ дворяне. Тогда купецъ онъ не купецъ, баринъ не баринъ. Одѣтъ, кажется, знатнымъ человѣкомъ, а все отдаетъ сивухой. Тогда и дѣлишки поразстроятся, и распутство начнется, гульба, пьянство… Бога не станетъ бояться. А ужь тамъ и кредитъ лопнетъ, и не только безъ росписки, да и по векселю гроша ему никто между нами не повѣритъ. Коли нѣтъ души, на чемъ хочешь пиши. Ей-Богу, такъ-съ.
Иванъ Васильевичъ призадумался нѣсколько минутъ. Занимаясь за границей судьбами Россіи, онъ, разумѣется, не забылъ торговли, этого важнаго двигателя народнаго благоденствія. Только, за неимѣніемъ свѣдѣній, онъ составилъ себѣ о русскомъ торговомъ направленіи какое-то утопическое понятіе, не совсѣмъ сходное съ дѣйствительностью, не совсѣмъ сообразное съ возможностью. И тутъ, какъ всегда, въ порывѣ безпокойнаго воображенія, онъ иногда приближался къ истинѣ, иногда увлекался черезъ-чуръ за истину, а иногда отъ незнанія и необдуманности давалъ рѣшительные промахи. Обо всѣхъ предметахъ объяснялся онъ сгоряча, но поверхностно, потому-что не имѣлъ терпѣнія ничего изучить глубоко.
«Позвольте», сказалъ онъ съ обыкновенною горячностью:
