послалъ. Просимъ не побрезгать, а кушать на здоровье. Путемъ можетъ пригодиться. Коли Богъ приведетъ вашу милость въ Москву обратно, нижайше просимъ насъ не обидѣть, не проѣзжать мимо нашей фатеры. Мы, признательно сказать, такимъ особамъ оченно, по искренности, ради. Покорнѣйше просимъ.»
— Спасибо, хозяинъ, отвѣчалъ благосклонно Василій Ивановичъ: — спасибо, хозяюшка. Буду васъ помнить и добромъ поминать. Эй, Сенька! Возьми пирогъ, да уложи хорошенько въ ногахъ, слышишь ли? Авось Богъ опять приведетъ свидѣться… Смотри, чтобъ не искрошился… Мы жили съ вами дружно… Тебѣ, каналья, все равно.
Василій Ивановичъ положилъ книжникъ въ боковой карманъ вмѣсть съ подорожной, кошелекъ въ шаровары, подвязалъ ергакъ кушакомъ, и перекрестившись предъ образомъ, немного посидѣвъ и трижды обнявшись и съ хозяиномъ и съ хозяйкой, вышелъ на дворъ для послѣднихъ путевыхъ приготовленій.
На дворѣ во всей степной красоть своей рисовался тарантасъ.
Но что за тарантасъ, что за удивительное изобрѣтеніе ума человѣческаго!…
Вообразите два длинные шеста, двѣ параллельныя дубины, неизмѣримыя и безконечныя. Посреди ихъ какъ-будто брошена нечаянно огромная корзина, округленная по бокамъ, какъ исполинскій кубокъ, какъ чаша преждепотопныхъ обѣдовъ. На концахъ дубинъ придѣланы колеса и все это страшное созданіе кажется издали какимъ-то дикимъ порожденіемъ фантастическаго міра, чьмъ-то среднимъ между стрекозой и
