казалось мнѣ очень основательнымъ, но серьезный молодой человѣкъ изъ нашей компаніи, занимавшійся отчасти геологіей, разбилъ въ пухъ и прахъ мою теорію и сказалъ, что самый ограниченный человѣкъ (повидимому, онъ не могъ, къ своему крайнему сожалѣнію, включить меня даже въ эту категорію) пойметъ, что эта штука — остатокъ ископаемаго кита; при этомъ онъ указалъ различные признаки, доказывавшіе, что ископаемое относится къ доледниковой эпохѣ.
Чтобы разрѣшить споръ, мы позвали мальчика. Мы сказали ему, чтобы онъ не боялся и говорилъ всю правду: что это за ископаемое, допотопный китъ или древне-римскій гробъ?
Мальчикъ отвѣчалъ, что это „Гордость Темзы“.
Мы нашли этотъ отвѣтъ очень остроумнымъ, и одинъ изъ насъ даже сунулъ мальчишкѣ два пенса за находчивость, но когда онъ вздумалъ настаивать, мы нашли шутку слишкомъ длинной и, наконецъ, разсердились.
— Будетъ, будетъ, мальчикъ! — оборвалъ его нашъ капитанъ, — довольно чепухи. Отнеси это корыто своей матери и дай намъ лодку.
Тогда явился самъ хозяинъ и увѣрялъ насъ честнымъ словомъ, какъ дѣловой человѣкъ, что это дѣйствительно лодка, четырехвесельная лодка, приготовленная по нашему заказу.
Мы принялись ворчать. Мы замѣтили, что онъ могъ бы, по крайней мѣрѣ, ее выкрасить или осмолить, вообще сдѣлать что-нибудь, чтобы привести ее въ болѣе благообразный видъ; но онъ не видѣлъ въ ней никакихъ недостатковъ.
Мало того, онъ обидѣлся. Онъ сказалъ, что это лучшая изъ его лодокъ, и что онъ не ожидалъ отъ ансъ такой неблагодарности.
Онъ сказалъ, что „Гордость Темзы“ прослужила на его памяти въ этомъ видѣ сорокъ лѣтъ, и что никто до сихъ поръ на нее не жаловался, мы — первые.
