Съ укоромъ донъ-Луисъ указывалъ на сына,
Не пощадившаго отцовской сѣдины.
Въ одеждѣ траурной забытая Эльвира,
Печальна и грустна, какъ тѣнь иного міра,
15 Стояла близъ него, и взоръ ея очей
Молилъ о нѣжности и ласкѣ первыхъ дней.
Виднѣлась у руля фигура командора…
Но, опираяся на мечъ блестящій свой,
Надменный Донъ-Жуанъ, не опуская взора,
20 Казалось, никого не видѣлъ предъ собой.
С укором дон-Луис указывал на сына,
Не пощадившего отцовской седины.
В одежде траурной забытая Эльвира,
Печальна и грустна, как тень иного мира,
15 Стояла близ него, и взор её очей
Молил о нежности и ласке первых дней.
Виднелась у руля фигура командора…
Но, опираяся на меч блестящий свой,
Надменный Дон-Жуан, не опуская взора,
20 Казалось, никого не видел пред собой.
Для развлеченія порой толпа матросовъ
Приманиваетъ ихъ и ловитъ альбатросовъ,
Свободно рѣющихъ надъ моремъ и всегда
Сопровождающихъ плывущія суда.
5 Но, палубу едва почуявъ подъ собой,
Объяты трепетомъ позорнаго безсилья,
Они теряются и опускаютъ крылья,
Они, царившіе надъ далью голубой!
Пространства властелинъ—въ плѣну у человѣка
10 Какъ онъ безпомощенъ, и жалкій, и смѣшной.
Одинъ, смѣясь надъ нимъ, хромаетъ, какъ калѣка,
И дразнитъ трубкою зажженною—другой.
Для развлечения порой толпа матросов
Приманивает их и ловит альбатросов,
Свободно реющих над морем и всегда
Сопровождающих плывущие суда.
5 Но, палубу едва почуяв под собой,
Объяты трепетом позорного бессилья,
Они теряются и опускают крылья,
Они, царившие над далью голубой!
Пространства властелин — в плену у человека
10 Как он беспомощен, и жалкий, и смешной.
Один, смеясь над ним, хромает, как калека,
И дразнит трубкою зажжённою — другой.
