О СМЕРТИ НАПОЛЕОНА.
Ты все жива, Земля, смѣла? Таишь весну?
Не черезчуръ-ли ты смѣла?
Ты все еще спѣшишь впередъ, какъ встарину?
Сіяньемъ утреннимъ свѣтла,
5 Изъ стада звѣзднаго послѣдней, какъ была?
А! Ты спѣшишь, какъ встарину?
Но движется-ли трупъ, когда безъ духа онъ,
Ты двинешься-ль, когда погибъ Наполеонъ?
Какъ, сердце у тебя не оковалось льдомъ?
10 Горитъ очагъ? Звучатъ слова?
Но развѣ звонъ по немъ не прозвучалъ какъ громъ,
О, Мать Земля, и ты жива?
Ты старые персты могла согрѣть едва
Надъ полумертвымъ очагомъ
15 Молніеноснаго, когда онъ отлеталъ—
И ты смѣешься—да?—когда онъ мертвымъ сталъ?
«Кто раньше зналъ меня», звучитъ Земли отвѣтъ,
«Кто вѣдалъ Землю встарину?
«Ты слишкомъ смѣлъ, не я». И молній жгучій свѣтъ
20 Прорѣзалъ въ небѣ глубину.
И громкій смѣхъ ея, родя въ моряхъ волну,
Сложился въ пѣсню и въ завѣтъ:
«Къ моей груди прильнутъ всѣ тѣ, что отойдутъ:
«Изъ смерти жизнь ростетъ, и вновь цвѣты цвѣтутъ».
О СМЕРТИ НАПОЛЕОНА
Ты всё жива, Земля, смела? Таишь весну?
Не чересчур ли ты смела?
Ты всё ещё спешишь вперёд, как в старину?
Сияньем утренним светла,
5 Из стада звёздного последней, как была?
А! Ты спешишь, как в старину?
Но движется ли труп, когда без духа он,
Ты двинешься ль, когда погиб Наполеон?
Как, сердце у тебя не оковалось льдом?
10 Горит очаг? Звучат слова?
Но разве звон по нём не прозвучал как гром,
О, Мать Земля, и ты жива?
Ты старые персты могла согреть едва
Над полумёртвым очагом
15 Молниеносного, когда он отлетал —
И ты смеёшься — да? — когда он мёртвым стал?
«Кто раньше знал меня», звучит Земли ответ,
Кто ведал Землю в старину?
Ты слишком смел, не я». И молний жгучий свет
20 Прорезал в небе глубину.
И громкий смех её, родя в морях волну,
Сложился в песню и в завет:
«К моей груди прильнут все те, что отойдут:
Из смерти жизнь растёт, и вновь цветы цветут».
