140 Не льетъ такого властнаго сіянья,
Какъ этотъ блескъ, что, вспыхнувъ, устремился
Отъ нѣжной формы Феи, и кругомъ
Распространилъ пурпурное сіянье,
И уходилъ, и возвращался
Къ ея прекраснымъ очертаньямъ,
Волнообразно и легко.
Царица Фей сошла съ небесной колесницы,
Своимъ жезломъ взмахнула трижды,
И трижды жезлъ, обвитый амарантомъ,
150 Мелькнулъ въ ея рукѣ;
Ея туманная и призрачная форма
Съ движеньемъ воздуха въ движеньи сочеталась,
И вотъ она заговорила,
Но ясность звуковъ серебристыхъ
Могли услышать только тѣ,
Кто одаренъ былъ слухомъ необычнымъ.
Низлейте, звѣзды, весь бальзамъ
Своихъ вліяній благотворныхъ!
160 Вы, сонмы вражескихъ стихій,
На мигъ раздоръ свой задержите!
Усни, вспѣненный Океанъ,
Въ своихъ утесистыхъ оковахъ!
И пусть слабѣйшее дыханье
Неуловимыхъ вѣтерковъ
Не потревожитъ высь развалинъ,
Поросшихъ желтою травой!
Пусть даже нити паутинокъ,
Что каждый мигъ, блестя, дрожатъ,
170 Забывъ о вѣчномъ трепетаньи,
Въ недвижномъ воздухѣ уснутъ!
И только ты, душа заснувшей Іанте,
Единственно сочтенная достойной
Той милости, въ которой есть удѣлъ
Всѣхъ искреннихъ и добрыхъ, съ твердой волей,—
140 Не льет такого властного сиянья,
Как этот блеск, что, вспыхнув, устремился
От нежной формы Феи, и кругом
Распространил пурпурное сиянье,
И уходил, и возвращался
К её прекрасным очертаньям,
Волнообразно и легко.
Царица Фей сошла с небесной колесницы,
Своим жезлом взмахнула трижды,
И трижды жезл, обвитый амарантом,
150 Мелькнул в её руке;
Её туманная и призрачная форма
С движеньем воздуха в движеньи сочеталась,
И вот она заговорила,
Но ясность звуков серебристых
Могли услышать только те,
Кто одарен был слухом необычным.
Низлейте, звезды, весь бальзам
Своих влияний благотворных!
160 Вы, сонмы вражеских стихий,
На миг раздор свой задержите!
Усни, вспененный Океан,
В своих утесистых оковах!
И пусть слабейшее дыханье
Неуловимых ветерков
Не потревожит высь развалин,
Поросших желтою травой!
Пусть даже нити паутинок,
Что каждый миг, блестя, дрожат,
170 Забыв о вечном трепетаньи,
В недвижном воздухе уснут!
И только ты, душа заснувшей Ианте,
Единственно сочтенная достойной
Той милости, в которой есть удел
Всех искренних и добрых, с твердой волей, —
