кажутся гораздо смешнее, чем между мужчинами. Далее, в то время как мужчина даже с значительно ниже его стоящими все же говорит с известным уважением и гуманностью, — невыносимо смотреть, как гордо и презрительно обращается в большинстве случаев светская женщина в разговоре с стоящей ниже (но не находящейся у нее в услужении). Это происходит, вероятно, от того, что у женщин различие положений гораздо случайнее, чем у нас, и гораздо скорее может перемениться или возвыситься; ибо в то время как у нас на чашу весов кладется сотня вещей, у них решающее, значение имеет лишь одно, — именно то, какому мужчине они понравятся; а также и от того, что, благодаря односторонности своего призвания, они стоят одна к другой гораздо ближе, чем мужчины, вследствие чего стараются подчеркнуть различие положений.
Низкорослый, узкоплечий, широкобедрый и коротконогий пол мог назвать прекрасным только отуманенный половым инстинктом мужской интеллект: именно в этом инстинкте и кроется вся его красота. С бо́льшим правом женский пол можно назвать не прекрасным, а неэстетичным. Они не обладают истинной склонностью и восприимчивостью ни к музыке, ни к поэзии, ни к пластическим искусствам; если же они ее аффектируют и стараются показать, то это не более, как обезьянство, вызванное желанием нравиться. Это происходит от того, что они неспособны ни к какому чисто объективному интересу к чему бы то ни было, и основание этого заключается, я полагаю, в следующем. Мужчина во всем стремится к прямому господству над вещами через понимание их или преодоление. Женщина всегда и везде вынуждена к косвенному господству, именно посредством мужчины же, и им лишь она повелевает непосредственно. Поэтому женщины от природы склонны смотреть на все как на средство завоевать мужчину, и интерес их к чему-либо иному — притворный, окольный путь, т. е. всегда сводится к обезьянству и кокетству. Уже Руссо сказал: les femmes, en général, n’aiment aucun art, ne se connoissent à aucun, et n’ont aucun génie (lettre à d’Alembert, note XX). Всякий, кто видит дальше обманчивой внешности, наверное заметит это. Сто́ит лишь наблюсти направление и способ их внимания в концерте, опере и драме, — например, детскую непринужденность, с которой они в самых прекрасных местах величайших творений ведут свою болтовню. Если греки действительно не допускали женщин в театр, то они поступали хорошо: по крайней мере, в их театрах можно было что-нибудь услышать. В наше время следовало бы изречение: taceat mulier in ecclesia дополнить или заменить другим: taceat mulier in theatro и изобразить его большими
