подлежащих закланию животных: это было бы благородным, делающим человеку честь приемом, в котором шли бы рука об руку более высокая наука Запада и более высокая мораль Востока, — так как ведь браманизм и буддизм не ограничивают своих предписаний „ближним“, а берут под свою защиту „все живые существа“.
Лишь когда проникнет в народ эта простая и вне всякого сомнения стоящая истина, что животные в главном и существенном совершенно то же самое, что и мы, — лишь тогда животные не будут уже оставаться в положении бесправных существ, отданных на произвол злому настроению и жестокости всякого грубого негодяя; и тогда не будет предоставлено всякому медицинских дел мастеру всякую случайную причуду своего невежества проверять помощью ужаснейшей муки бесчисленного количества животных. Надо, правда, принять в расчет, что в настоящее время животные, конечно, большею частью хлороформируются, благодаря чему они не чувствуют мучений во время операции, а после нее могут найти себе избавление в быстрой смерти. Однако при столь частых теперь опытах, касающихся деятельности нервной системы и ее чувствительности, средство это по необходимости исключается, так как оно устраняет как раз то, что составляет здесь предмет наблюдения. И к сожалению, для вивисекций чаще всего пользуются морально-благороднейшие из всех животных — собакою[1], которую к тому же ее очень развитая нервная система делает более восприимчивой к боли.
Как политеизм — олицетворение отдельных частей и сил природы, так монотеизм — олицетворение всей природы — одним махом.
- ↑ Этого единственно-истинного товарища и вернейшего друга человека, это драгоценнейшее завоевание, какое когда-либо делал человек, как говорит Фр. Кювье, и притом такое в высшей степени умное и тонко чувствующее существо, — и вдруг ее как преступника сажать на цепь, где она с утра до вечера не ощущает ничего кроме постоянно возобновляющейся и никогда не удовлетворяемой тоски по свободе и движению, так что ее жизнь становится медленным мучением, и она от такой жестокости утрачивает наконец свои собачьи черты, превращаясь в злое, дикое, неверное животное, перед дьяволом-человеком постоянно дрожащее и ползающее существо! Я лучше согласился бы, чтобы меня обокрали, чем постоянно видеть пред собою такое жалкое зрелище, причина которого — я сам. (См. выше о лорде и его цепной собаке, § 153). Надо бы запретить такое обращение с собакой, и полиция также и здесь должна бы заступить место человечности. Также всякое заключение птиц в клетку — позорная и глупая жестокость.
