Словом, разве юношество, вскормленное искусственным питанием гегелевщины, не являет собою духовных кастратов, неспособных мыслить и полных забавнейшего самомнения? Поистине, в духовном отношении это то же, что в телесном некоторые царственные наследники, которых во время оно старались, с помощью распутства или снадобий, сделать неспособными к управлению или к продолжению рода — умственные импотенты, обездоленные в разуме, — предмет сострадания, вечная причина родительских слез! — А теперь послушайте, какие оскорбительные суждения высказываются, с другой стороны, о самой философии и какие вообще неосновательные упреки делают ей. При ближайшем наследовании окажется, что эти хулители разумеют под философией как раз не что иное, как бессмысленную и тенденциозную болтовню нашего жалкого шарлатана и ее эхо в пустых головах его нелепых почитателей: это они всерьез принимают за философию! Но они и не знают никакой другой. Бесспорно, почти все молодые наши современники заражены гегелевщиной, совершенно как французской болезнью: и как последняя отравляет все жизненные соки, так первая губит все их духовные силы; вот почему молодые ученые в настоящее время по большей части неспособны уже ни здраво мыслить, ни естественно выражаться. В их головах не только не имеется ни одного правильного, но даже и ни одного ясного и определенного понятия о чем бы то ни было: бессодержательный, пустой набор слов расслабил и засорил их мыслительную силу. К этому надо присоединять и то, что недуг гегелевщины изгоняется с неменьшим трудом, чем только что сопоставленная с ним болезнь, — коль скоро он проник уже in succum et sanguinem. Между тем, ввести и распространить ее среди людей было нетрудно: мысли ведь довольно легко уступают свою позицию, когда их атакуют умыслы, т. е. когда для распространения мнений и установления взглядов пользуются материальными средствами и путями. Простосердечное юношество идет в университет, полное детского доверия, и с благоговением взирает оно на мнимых носителей всяческого знания, а тем более на признанного истолкователя нашего бытия, на человека, слава которого с энтузиазмом возвещается тысячами голосов и лекции которого слушают пожилые государственные люди. Итак, оно является, готовое учиться, верить и чтить. И вот, под именем философии, ему преподносят кучу совершенно извращенных мыслей, учение о тождестве бытия и небытия, набор слов, от которого голова идет кругом, словесную мешанину, которая напоминает сумасшедший дом и к тому же еще изукрашена чертами грубого невежества и колоссальной глупости, как это я, в предисловии к своей Этике, неопровержимо и неопроверженно показал у Гегеля на основании его компендия для студентов, для того
