и оставаясь, тем не менее, простым результатом внешних влияний на восприимчивость растений. Это образное рассуждение очень пригодно к тому, чтобы сделать доступным пониманию чисто феноменальное существование внешнего мира. В самом деле, кому после этого придет в голову утверждать, что отношения, которые существуют в таком наглядном представлении, возникающем исключительно из соотношения между внешним воздействием и живою восприимчивостью, — выражают тем не менее истинно объективное, внутреннее и первоначальное свойство всех этих, согласно нашему допущению, воздействующих на растение потенций природы, — выражают, следовательно, мир вещей в себе? Итак, на этом образе мы можем пояснить, отчего область человеческого интеллекта заключена в тесные границы, указанные ему Кантом в Критике частого разума.
Вещь в себе, напротив, — чистая воля. Поэтому воля и есть творец и носитель всех свойств явления. Моральную ответственность мы не задумываясь возлагаем на нее; но равно и познание и присущая ему сила, т. е. интеллект, тоже относится к проявлению воли, а следовательно, косвенным образом, — к ней самой. — То обстоятельство, что ограниченные и глупые люди всегда подвергаются некоторому презрению, зиждется, по крайней мере — отчасти, на том, что воля в них уже слишком облегчила свое бремя, так что для достижения своих целей запаслась всего лишь двумя золотниками познавательной силы.
Наглядны, как я показал выше в § 25, а также и в главном своем произведении (т. I, § 14), не только доказательность, но и всякое истинное и подданное понимание вещей. Об этом свидетельствуют уже бесчисленные переносные выражения во всех языках, которые, все без исключения, возникают из стремления свести все абстрактное на интуитивное. Ибо чисто-абстрактные понятия о вещи не дают ее действительного понимания, хотя и дают возможность говорить о ней, как многие и говорят о многом, при чем некоторые даже не нуждаются для этого в понятиях и довольствуются одними словами, — например, заученными техническими выражениями. — Для действительного же и истинного понимания чего бы то ни было, необходимо наглядное постижение, необходим отчетливый образ, почерпнутый, если возможно, из самой реальности, или же построенный с помощью фантазии. Даже в том случае, если что-либо слишком велико или слишком сложно, для того чтобы охватить его одним взглядом, для истинного понимания необходимо этот сложный предмет наглядно воплотить перед собою по частям или же заменить его чем-нибудь легко обозримым; если же предмет не допускает и этого, то нужно
