— 304 —
нолучалъ только неблагодарность и удары. И такъ какъ, будучи еще новичкомъ въ процессѣ чтенія, я произносилъ каждое слово вслухъ, то птицы и деревья, ручьи и цвѣты могли тоже слышать все это, а такъ какъ этимъ невиннымъ созданіямъ природы міровая иронія знакома отнюдь не больше, чѣмъ дѣтямъ, то они тоже принимали все за наличную монету и плакали вмѣстѣ со, мною о страданіяхъ бѣднаго рыцаря; Одинъ старый, выслужившій свое время дубъ даже рыдалъ, водопадъ сильнѣе трясъ своею бѣлою бородой и, казалось, бранилъ людей за ихъ скверность. Мы чувствовали, что удивленіе, вызываемое геройскимъ духомъ рыцаря, не ослабѣваетъ оттого, что левъ, не желая съ нимъ сражаться, поворачиваетъ ему спину, и его подвиги представлялись намъ тѣмъ достохвальнѣе, чѣмъ слабѣе и худощавѣе было его тѣло, чѣмъ дряннѣе защищавшее его вооруженіе и чѣмъ плачевнѣе кляча, носившая его на себѣ. Мы презирали низкую чернь, обращавшуюся съ бѣднымъ героемъ такъ грубо и жестоко^ но еще болѣе—чернь высокую, которая, красуясь своими яркими шелковыми плащами, высокопарными фразами и герцогскими титулами, издѣва-лась надъ человѣкомъ, такъ много превосходившимъ ее силою духа и благородствомъ чувства. Рыцарь Дульцинеи внушалъ мнѣ все больше и больше уваженія, и я все больше и больше любилъ его, по мѣрѣ того, какъ уходилъ дальше въ чтеніи удивительной 'книги, чтб происходило ежедневно въ томъ же самомъ саду, такъ что осенью оно было доведено уже до конца — и я никогда не забуду того дня, въ который прочелъ о плачевномъ поединкѣ, окончившемся такимъ постыднымъ пораженіемъ рыцаря!
«То былъ мрачный день, отвратительныя туманныя тучи тянулись вдоль по сѣрому небу, желтые листья болѣзненно падали съ деревьевъ, тяжелыя капли-слезы висѣли на по-слѣднихъ цвѣтахъ, печально склонявшихъ увядшія умираю-щія головки, соловьи давно уже замолчали, со всѣхъ сторонъ зловѣще смотрѣлъ на меня образъ преходимости всего земного—и сердце мое'готово было разорваться, когда я читалъ, какъ благородный рыцарь, ошеломленный н избитый, ле-жалъ на землѣ и, не подымая забрала, точно онъ говорилъ изъ могилы, сказалъ побѣдителю слабымъ, больнымъ голо-сомъ: «Дульцинея—красивѣйшая женщина въ свѣтѣ, а я— несчастнѣйшій рыцарь на землѣ, но неприлично, чтобы моя слабость отвергала эту истину—ударяйте копьѳмъ,
Рыцарь!»