токъ великолѣпіи, по на небѣ былъ уже и мѣсяцъ крошечный и блѣдный, какъ бѣлое облачко. «Видишь ты,—сказалъ поэтъ своей возлюбленной:—видишь ты тамъ, наверху, этотъ маленысій блѣдный дискъ? Рѣка около насъ, въ которой онъ отражается, иовидимому, лишь изъ сожалѣнія, сносить его жалкое изображеніе на своихъ гордыхъ струяхъ, и клубя-щіяея волны по временамъ насмѣшливо отбрасываютъ его на берегъ. Но пусть только померкнетъ старый день! Едва наступить темнота, то†ъ блѣдный дискъ начнетъ горѣть все великолѣпнѣе и великолѣпнѣе, вся рѣка обольется его свѣ-томъ, и волны, прежде столь презрительно отражавшія его, затренешутъ при видѣ этого блестящаго свѣтила и сладострастно иотекутъ ему навстрѣчу!»
Исторію жизни поэтовъ должно искать въ ихъ произве-деніяхъ, и вотъ тутъ найдемъ мы ихъ сокровеннѣйшія при-знанія. Вездѣ, и въ драмахъ еще болѣе, чѣмъ въ «Донъ Кихотѣ», мы видимъ, что Сервантесъ былъ, какъ я уже сказалъ, долгое время солдатомъ. Дѣйствительно, римская фраза: жить—значить воевать, имѣетъ къ нему двоякое иримѣненіе. Какъ простой солдатъ, онъ сражался въ большей части тѣхъ дикихъ войнъ, которыя Филиппъ II велъ по всѣмъ стра-намъ свѣта во славу Божію и собственное удовольствіс. То обстоятельство, что Сервантесъ посвятилъ всю свою молодость величайшему поборнику католицизма, что онъ лично сражался за католическіе интересы— заставляете догадываться, что эти интересы были дороги его сердцу, и этимъ очевидно уничтожается распространенное мнѣніе, будто одна только боязнь инквизиціи удержала его коснуться въ «Донъ КихотЬ» современныхъ протестаптскихъ идей. Нѣтъ, Сервантесъ былъ вѣрный сынъ католической церкви, и не одно только тѣло его истекало кровыо въ рыцарской борьбѣ за ея священное знамя, но и вся душа также выносила ради ея жесточайшее мученичество во время его многолѣтяяго плѣна у невѣрныхъ.
Случаю обязаны мы многими подробностями о жизни Сервантеса въ Алжирѣ, и здѣсь мы узнаемъ въ великомъ поэтѣ такого же великаго героя. Исторія плѣпа Сервантеса бле-стящимъ образомъ опровергаете мелодическую ложь того льстиваго сибарита, который увѣрилъ Августа, а также всѣхъ нѣмецкихъ школьниковъ, что онъ поэте, а поэты трусливы. НѣттЛ истиндый поэтъ вмѣстѣ и истинный герой, и въ его груди живете терпѣніе, которые, какъ выражаются
испанцы, есть второе мужество. Нѣтъ возвышеннѣе зрѣ-