— 98 —
дни не нападаетъ на другого ради забавы. Если кто-нибудь нападаетъ на меня, то я могу непосредственно изъ этого заключить, что или я въ дѣй-ствительности оскорбилъ его или онъ только думаетъ, что я оскорбилъ его. Есліі я сумѣю «парализовать его нападеніе взглядомъ» или «сопротивляться» ему какимъ-нибудь инымъ образомъ, но не нанося ему вреда, то я врядъ-ли назову такое мое поведеніе сопротивленіемъ. Здѣсь, вообще возможны обыкновенно лишь два способа: или своевременное извиненіе или отвѣтное нападеніе. Если я примѣняю послѣднее и обезвреживаю или убиваю нападающаго, то вопросъ о томъ, кто первый . совершилъ наиа-деніе, не можетъ быть рѣшенъ. Я въ этомъ разсужденіи занялъ аристократическую позицію непогрѣшимости, для которой общественности не существуетъ.
Что же касается тѣхъ, которые находятъ удовольствіе въ нападеніи, то это, несомнѣнно, вымирающій типъ людей. Имъ мѣсто въ больницахъ такъ какъ они знаменуютъ атавистическій возвратъ къ доисторическому типу человѣка; во всякомъ случаѣ, это—индивиды, не могущіе отвѣчать за себя.
Однимъ словомъ, вопросъ о томъ, въ чемъ заключается нападеніе, можетъ быть разрѣшенъ только посредствомъ договоровъ, заключенныхъ индивидами между собою. Но для того, чтобы можно было придти къ соглашенію и заключить договоръ, необходимо принять, что мнѣніе индивида, считающаго еебя объектомъ нападеніа, должно считаться окончательным!,, если оно не можетъ быть опровергнуто рргументомъ, т. е. если невозможно измѣнять его убѣжденія.
Если кто-либо настаиваетъ на томъ, что данный поступокъ является по отношенію къ нему нападеніемъ, то поступокъ этотъ тѣмъ самымъ становится нападеніемъ и другъ свободы вынужденъ скорѣе признать его таковымъ и уступить, чѣмъ наносить оскорбленіе, упорствуя въ своемъ первоначальномъ поведеніи.
Надѣюсь, что вы поймете мою мысль. Я не считаю ея окончательной и думаю, что она нуждается еще въ нѣкоторыхъ болѣе точныхъ логиче-скихъ разграниченіяхъ.
Примите и проч.
Доюонъ Ьеверлей Робинзонъ.
Хотя я и очень желалъ бы, чтобы демаркаціонная линія между свободой и нападеніемъ была проведена съ научною точностью, но я не могу допустить, чтобы для осуществленія анархизма была необходима такая строгость опредѣленія. Если, не смотря на недостатки этого опредѣленія, исторія свободы была тѣмъ не менѣе, какъ правильно замѣчаетъ ми-стеръ Робинзонъ, «безпрерывнымъ расширеніемъ этой
границы», то непонятно, почему этотъ процессъ расширенія не