узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».
Девять дней после оставления Москвы, в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по-русски, но quoique étranger, Russe de coeur et d’âme,[1]как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по-русски, чувствовал себя всё-таки растроганным, когда он явился пред notre très gracieux souverain[2] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes éclairaient sa route.[3]
Хотя источник chagrin[4] г-на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
— M’apportez vous de tristes nouvelles, colonel?
— Bien tristes, sire, — отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, — l’abandon de Moscou.
— Aurait on livré mon ancienne capitale sans se battre,[5] — вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, чтò ему приказано было передать от Кутузова, именно то, что под Москвою драться не было возможности и, что так как оставался один выбор — потерять армию и Москву, или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
— L’ennemi est-il en ville? — спросил он.
— Oui, sire, et elle est en cendres à l’heure qu’il est. Je l’ai
- ↑ впрочем хотя иностранец, но русский в глубине души,
- ↑ [наш всемилостивейший повелитель]
- ↑ пламя которой освещало его путь.
- ↑ [горе]
- ↑ Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник? — Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы. — Неужели отдали мою древнюю столицу без битвы?
