Матрёна. Очень на мужчинъ безстыжи. Такіе, говорятъ, завистливыя, что бѣда. (Накрываетъ чашку.) Покорно благодарствуйте! (Встаётъ и уноситъ самоваръ.)
Бальзаминова. Говорятъ: за чемъ пойдёшь, то и найдёшь! Видно, не всегда такъ бываетъ. Вотъ Миша ходитъ, ходитъ, а всё не находитъ ничего. Другой бы бросилъ давно, а мой всё не унимается. Да коли правду сказать, такъ Миша очень справедливо разсуждаетъ: «Вѣдь мнѣ, говоритъ, убытку нѣтъ, что я хожу, а прибыль можетъ быть большая; слѣдовательно, я долженъ ходить. Ходить понапрасну, говоритъ, скучно, а бѣдность-то ещё скучнѣй.» Что правда, то правда. Нечего съ нимъ и спорить. (Шумъ за сценой.) Что тамъ у васъ? (Входитъ Бальзаминовъ.)
Бальзаминовъ. Что же это такое, маменька! Помилуйте! На самомъ интересномъ местѣ…
Бальзаминова. Что такое?
Бальзаминовъ. Да Матрёна меня разбудила на самомъ интересномъ местѣ. И очень нужно ей было тамъ чашки убирать.
Бальзаминова. Развѣ ты что-нибудь во снѣ видѣлъ?
Бальзаминовъ. Да помилуйте! на самомъ интересномъ местѣ! Вдругъ вижу я, маменька, будто иду я по саду; навстрѣчу мнѣ идётъ дама красоты необыкновенной и говоритъ: «Господинъ Бальзаминовъ, я васъ люблю и обожаю!» Тутъ, какъ на смѣхъ, Матрёна меня и разбудила. Как обидно! Что бы ей хоть немного погодить? Ужь очень мнѣ интересно, что бы у насъ дальше-то было. Вы не повѣрите, маменька, какъ мнѣ хочется доглядѣть этотъ сонъ. Развѣ уснуть опять? Пойду усну. Да вѣдь, пожалуй, не приснится.
Бальзаминова. Разумѣется, не приснится.
Бальзаминовъ. Экая досада! Мнѣ бы теперь, по моимъ деламъ, очень нужно такой сонъ видѣть; можетъ быть, онъ мнѣ что-нибудь и напророчилъ бы. Что, маменька, меня никто не спрашивалъ?
