Судебник царя Фёдора Ивановича 1589 г./Замечания о Судебнике царя Фёдора. В. О. Ключевского/ДО

Судебникъ царя Ѳеодора Іоанновича 1589 г.
Замечанія о Судебнике царя Ѳедора. В. О. Ключевскаго
авторъ В. О. Ключевскій (1841—1911)

Опубл.: 1900. Источникъ: Индекс в Викитеке

Къ общему обзору памятника, сдѣланному въ предисловіи, позволяемъ себѣ присоединить тѣ выводы, къ коимъ пришелъ проф. В. О. Ключевскій по первомъ ознакомленіи съ новымъ памятникомъ древнерусскаго права^[1].

---

Издаваемый памятникъ—проектъ переработки Судебника 1550 года, предпринятой вслѣдствіе приговора 14 іюня 1589 г., о чемъ говоритъ извѣстіе, читаемое во главѣ издаваемой рукописи. Этотъ памятникъ возбуждаетъ много недоумѣній, количество которыхъ увеличивается еще тѣмъ, что рукопись, по которой онъ издается, есть очень неисправная копія съ чернового, т.-е. тоже неисправнаго проекта, далеко еще не приготовленнаго къ докладу на утвержденіе верховной власти. Такой двойной рядъ неисправностей оставилъ явственные слѣды какъ на составѣ, такъ и на текстѣ памятника. Переписчикъ плохо разбиралъ, вѣроятно, неразборчивый подлинникъ, писалъ „дворетцкому“ вмѣсто дворскому (ст. 116), пропускалъ слова, путалъ строки, иногда поправлялъ свои ошибки, нерѣдко не замѣчалъ ихъ^[2], иной статьи не дописывалъ, можетъ-быть, потому, что она была недописана и въ подлинникѣ (ст. 93). Многія статьи проекта по своему изложенію, небрежному или лаконическому, имѣютъ видъ черновыхъ набросковъ, напоминающихъ наскоро сдѣланныя помѣты, въ которыхъ московскіе дьяки записывали для памяти государевы указы и боярскіе приговоры, потомъ перелагавшіеся въ форменныя „государевы грамоты“. Такой характеръ проекта сказывается и въ любопытной замѣткѣ, поставленной на мѣстѣ ненаписанной статьи 70, которая должна была слѣдовать за статьей о безчестіи, т.-е. о пенѣ за оскорбленіе незаконнорожденныхъ^[3]. Наконецъ, тотъ же характеръ подлинника, съ котораго снята издаваемая копія, выразился и въ составѣ памятника. Составитель проекта вообще держался порядка статей прежняго Судебника, передѣлывая ихъ и иногда перебивая новыми вставными статьями. Но затѣмъ онъ помѣстилъ еще рядъ статей о разныхъ предметахъ (ст. 205—231) въ видѣ позднѣе собраннаго добавочнаго матеріала, который предполагалось при окончательной обработкѣ черновика разнести по соотвѣтствующимъ отдѣламъ кодекса. Все это дѣлаетъ рискованнымъ истолкованіе текста памятника: трудно представить себѣ отчетливо юридическіе случаи и отношенія, которые нормируются въ статьяхъ, столь сбивчиво, сжато и безпорядочно изложенныхъ, и при изъясненіи ихъ такъ легко впасть въ недоразумѣніе.

Первый вопросъ, возникающій при изученіи проекта — съ какою цѣлью онъ составленъ, для чего понадобился пересмотръ прежняго Судебника? Прежде всего приходитъ на мысль предположеніе, что послѣ реформъ Грознаго въ мѣстномъ управленіи и особенно съ изданіемъ цѣлаго ряда дополнительныхъ указовъ къ его Судебнику послѣдній во многомъ сталъ анахронизмомъ и почувствовалась потребность согласить его съ измѣнившимся положеніемъ дѣлъ. Проектъ не оправдываетъ этого предположенія. Именно статьи проекта о мѣстномъ управленіи отличаются особенной сбивчивостью: такъ неловко передѣланы въ нихъ соотвѣтствующія статьи прежняго Судебника^[4]. Выходитъ по проекту, какъ будто и при царѣ Ѳедорѣ всѣ города продолжали управляться намѣстниками, не воспользовавшись правомъ, какое предоставилъ царь Иванъ городскимъ и сельскимъ обществамъ, замѣнить кормленщиковъ выборными судьями, излюбленными головами и старостами. Но мы имѣемъ свидѣтельства^[5], не позволяющія сомнѣваться, что при царяхъ Ѳедорѣ и Борисѣ по очень многимъ городамъ судили выборныя власти, а не намѣстники или воеводы. Въ сельскихъ обществахъ по проекту судятъ „земскіе судьи“; однако въ нѣкоторыхъ статьяхъ являются и прежніе волостели, и трудно сказать, редакціонный ли это недосмотръ, или фактическое указаніе. Еще болѣе недоумѣній возбуждаетъ отношеніе проекта къ дополнительнымъ указамъ. Вслѣдъ за добавочной статьей пересмотрѣннаго Судебника („о судѣ со удѣлными князи“) проектъ изложилъ указъ 1556 г. объ обыскахъ съ пропусками, вставками и передѣлками, въ одномъ мѣстѣ прямо въ обратномъ смыслѣ (ср. ст. 216 проекта со ст. 9 указа). На статьѣ 23 проекта очевидно вліяніе боярскаго приговора 1588 г. о давности по долговымъ обязательствамъ. Но этимъ, кажется, и ограничиваются слѣды, оставленные въ проектѣ дополнительными указами^[6]. Итакъ, въ проектѣ не замѣтно намѣренія кодифицировать все наличное московское законодательство, накопившееся со времени изданія Судебника 1550 г.

Настоящей цѣли пересмотра прежняго Судебника надобно искать въ новыхъ статьяхъ, внесенныхъ проектомъ въ послѣдній, а также и въ статьяхъ прежняго Судебника, измѣненныхъ пересмотромъ по существу. Новыхъ статей насчитывается до 67 (предисловіе г. Богоявленскаго, стр. VII). Проектъ указываетъ источникъ лишь немногихъ изъ нихъ выраженіями: по государеву приговору,приговорилъ царь и великій князь, по государеву указу, новый приговоръ (ст. 157, 205, 228, 137, 162). Источникъ остальныхъ статей открывается изъ ихъ характера. Большинство ихъ — процессуальнаго или казуальнаго свойства, вноситъ новыя подробности въ порядокъ судопроизводства или опредѣляетъ юридическіе случаи, не предвидѣнные прежнимъ Судебникомъ. Особенно явственно выразился такой характеръ новыхъ статей въ статьяхъ о безчестьи. Судебникъ 1550 г. перечисляетъ 9 разрядовъ лицъ съ опредѣленіемъ размѣра пени за ихъ оскорбленіе. Въ проектѣ 1589 г. число этихъ разрядовъ доведено до 31 — цѣнный матеріалъ для изученія состава тогдашняго общества. Едва ли для регистраціи каждаго изъ этихъ 22 новыхъ разрядовъ требовалось особое законодательное постановленіе. Ихъ устанавливала судебная практика, примѣняя основную норму къ представлявшимся частнымъ случаямъ. Эта практика была не только движущей пружиной московской кодификаціи, но въ нѣкоторой мѣрѣ и источникомъ или, какъ бы сказать, мастерской московскаго права. Потому изученіе ея можетъ выяснить многое въ исторіи древнерусской юридической жизни.

Опыты московской кодификаціи, оба Судебника съ современными имъ уставными грамотами, какъ извѣстно, далеко не воспроизводили всего дѣйствовавшаго въ ихъ время права. Московское законодательство долго разрабатывало преимущественно формальное право, судоустройство и особенно судопроизводство. Причина понятна: для правительства и его органовъ судъ тогда имѣлъ значеніе прежде всего, какъ источникъ дохода, и то, въ чемъ мы видимъ средства охраны права, обезпеченія правосудія, разсматривалось, какъ совокупность доходныхъ статей, доставляемыхъ судомъ, и потому опредѣлялось съ усиленной заботливостью. Скудость матеріальнаго права — извѣстная особенность обоихъ Судебниковъ. Дополнительные указы ко второму Судебнику отвѣчали большею частью на новыя потребности складывавшагося государственнаго порядка. Право дѣйствовавшее, установившееся, то, что называлось стариной, старой пошлиной, жило въ народномъ обычаѣ, который лишь частично прорывался въ памятникахъ законодательства, въ общихъ и мѣстныхъ уложеніяхъ, уставахъ, а также и въ судебныхъ рѣшеніяхъ по частнымъ дѣламъ. Проводниками этого обычая, стражами правды были судные мужи, присутствовавшіе на судѣ намѣстниковъ и волостелей, а потомъ смѣнившіе ихъ земскіе судьи, старосты и цѣловальники; да и сами тяжушіеся въ состязательномъ процессѣ не были безучастны въ этомъ дѣлѣ, опираясь въ своихъ недоразумѣніяхъ и пререканіяхъ на ту же правду народнаго обычая. Но обычное право поступало въ судебный оборотъ,не въ первоначальномъ, такъ сказать, сыромъ своемъ видѣ: при этомъ переходѣ оно подвергалось извѣстной перегонкѣ. Эту переработку его производили приказные судьи и дьяки. Процессуальными средствами переработки служили докладъ (пересмотръ съ завершеніемъ дѣла въ высшей инстанціи) и жалоба (апелляція). Приказный судья, дьякъ становился практическимъ истолкователемъ народнаго юридическаго обычая; но примѣняя его къ отдѣльнымъ случаямъ, онъ невольно и нечувствительно измѣнялъ и пополнялъ его, пользуясь различными вспомогательными средствами права, какія онъ находилъ подъ руками: не безъ причины помѣщались въ числѣ прибавленій къ Судебнику 1550 г. извлеченія изъ Литовскаго Статута 1588 г. Судебный приговоръ по частному случаю становился руководящимъ примѣромъ для будущихъ подобныхъ случаевъ, прецедентомъ съ обязательной силой, подобною той, какую имѣютъ прежнія судебныя рѣшенія въ англійскихъ судахъ. Докладъ государю или боярскій приговоръ, утверждая судебное рѣшеніе какого-либо конкретнаго случая, сообщалъ формулированной въ разрѣшенномъ случаѣ нормѣ обычнаго права силу настоящаго закона. Такія рѣшенія образовали собой практически подготовленную основу для дальнѣйшаго законодательства и, накопляясь, вызывали отъ времени до времени потребность въ пересмотрѣ и пополненіи дѣйствовавшаго судебнаго устава накопившимся законодательнымъ матеріаломъ. Такъ юридическій обычай народа претворялся въ обычное право судовъ, въ судебную практику, которая въ свою очередь становилась готовой опорой кодификаціи.

Въ проектѣ 1589 г. находимъ указаніе на такое значеніе судебной практики по отношенію къ церковному суду. Стоглавъ различаетъ между прочимъ такіе виды суда по дѣламъ церковныхъ людей: 1) судъ святителей, „или кому повелятъ судити, а не отъ мірскихъ“, по дѣламъ духовнымъ и „прочимъ опричь душегубства и разбоя съ поличнымъ“, 2) судъ „градскихъ“, мірскихъ судей по дѣламъ о душегубствѣ и разбоѣ съ поличнымъ, 3) судъ смѣсный по искамъ лицъ духовнаго званія на мірянахъ передъ мірскими и святительскими судьями съ участіемъ „священниковъ десятскихъ и земскихъ старостъ, которымъ приказано въ судѣ сидѣти“, 4) судъ приказа Большаго Дворца по искамъ мірянъ на монастырскихъ слугахъ и крестьянахъ, 5) судъ архіерейскихъ бояръ съ участіемъ старостъ поповскихъ и десятскихъ и градскихъ старостъ и цѣловальниковъ по недуховнымъ дѣламъ бѣлаго духовенства и церковныхъ мірянъ, съ докладомъ архіерею, и 6) судъ десятинниковъ, также съ участіемъ выборныхъ духовныхъ и земскихъ ассистентовъ по недуховнымъ дѣламъ лицъ тѣхъ же разрядовъ съ докладомъ или безъ доклада архіерею, смотря по характеру дѣла^[7]. Статьи проекта 1589 г. (184—187), описывая судъ надъ церковными людьми, „которые питаются отъ церкви Божіей“, можетъ-быть, не противорѣчатъ постановленіямъ Стоглава, но и не совпадаютъ съ ними. Онѣ изображаютъ какой-то особый порядокъ, какъ будто не имѣя въ виду этихъ постановленій, и при этомъ не различаютъ отчетливо ни рода дѣлъ, ни подсудностей, что еще болѣе затрудняетъ пониманіе этихъ статей. По проекту „попъ“ ищетъ и отвѣчаетъ передъ одними и тѣми же судьями съ докладомъ святителю. Здѣсь можно было бы разумѣть судъ святительскихъ бояръ или десятинниковъ, подлежавшій по Стоглаву святительскому докладу. Но далѣе значится въ проектѣ, что если попъ не захочетъ итти на этотъ докладъ, онъ можетъ перенести дѣло на судъ десятаго (десятскаго) попа да старосты церковнаго и людей добрыхъ, „кто ему любъ“. Судебной коллегіи такого состава совсѣмъ не положено въ Стоглавѣ, и можно недоумѣвать, какимъ образомъ десятскій священникъ съ ассистентами еще менѣе компетентными могъ составлять церковно-судебную инстанцію, равносильную архіерейскому суду^[8]. Дьячекъ, пономарь и всѣ „крылошане“ кромѣ просвирни по проекту судятся земскими судьями, повидимому также несогласно со Стоглавомъ, который по подсудности не отдѣляетъ священнослужителей, священниковъ и діаконовъ, отъ причетниковъ. По соображенію со слѣдующей статьей проекта здѣсь рѣчь идетъ о судѣ по дѣламъ клирошанъ съ посторонними, „мірскими“, людьми, гдѣ мы ожидали бы смѣснаго суда и по Стоглаву, и по Судебнику, который говоритъ: „а будетъ простой человѣкъ съ церковнымъ, ино судъ вопчей“. Сами клирошане между собою судятся по проекту попомъ, съ которымъ служатъ, а въ судѣ у него сидятъ староста церковный да „вѣрный“ (присяжный) земскій цѣловальникъ съ волостными людьми, „коихъ оба полюбятъ“, обѣ стороны выберутъ. И такого церковно-приходскаго суда не знаетъ Стоглавъ. Статья оканчивается неяснымъ положеніемъ: „судья ихъ и дѣло приговоритъ“ (произноситъ окончательный приговоръ). Трудно сказать, значитъ ли это, что приходскій священникъ съ своими ассистентами рѣшалъ дѣла своихъ клирошанъ окончательно, безъ доклада, или здѣсь надобно разумѣть какой-либо другой судъ, составлявшій докладную инстанцію.

Едва ли въ разсматриваемыхъ статьяхъ проекта можно видѣть только предположенія кодификатора, не имѣвшія никакой опоры въ дѣйствовавшемъ церковно-судебномъ порядкѣ. Несогласіе ихъ со Стоглавомъ ничего не говоритъ въ пользу такого взгляда. Надобно имѣть въ виду, что многія постановленія Стоглаваго собора не удались или долго не удавались. Такъ, напримѣръ, институтъ старостъ поповскихъ и десятскихъ въ самой Москвѣ не былъ устроенъ надлежащимъ образомъ до 1 іюня 1594 года, когда царь, „поговоря со отцомъ своимъ патріархомъ Іовомъ и приговоря со своими государевыми бояры“, велѣлъ въ своемъ царствующемъ градѣ Москвѣ „учинити старостъ поповскихъ и десятскихъ для церковнаго благочинія и всякихъ ради потребъ церковныхъ“. Притомъ въ годъ Стоглаваго собора едва начинали вводить новое земское управленіе, а оно должно было во многомъ измѣнить предположенное этимъ соборомъ сложное церковное судоустройство при той тѣсной связи, въ какую Стоглавъ поставилъ епархіальный судъ и управленіе съ мѣстнымъ государственнымъ управленіемъ. Въ судѣ святительскихъ бояръ и десятинниковъ и даже при нѣкоторыхъ актахъ чисто церковнаго благочинія, напр., при осмотрѣ ставленныхъ и другихъ грамотъ у сельскихъ священнослужителей, не говоря ужъ о смѣсномъ судѣ, по Стоглаву непремѣнно должны были присутствовать земскіе старосты и цѣловальники. Это участіе земства въ церковномъ судѣ по недуховнымъ дѣламъ церковныхъ людей должно было еще усилиться, когда судные земскіе старосты съ цѣловальниками изъ засѣдателей суда кормленщиковъ, намѣстниковъ и волостелей, превратились въ самостоятельныя судебныя коллегіи. Статьи проекта 1589 г. о церковномъ судѣ по всѣмъ признакамъ и описываютъ низшіе органы церковной юрисдикціи, какъ они сложились практически, можетъ-быть, безъ особыхъ узаконеній, подъ вліяніемъ земской реформы царя Ивана, вѣроятно, кой въ чемъ измѣняя ихъ, а всего скорѣе изображая ихъ неполно и потому неясно. По Стоглаву десятинники съ „старостами священниками и десятскими“ и съ земскими старостами и цѣловальниками судятъ предоставленныя ихъ компетенціи дѣла съ докладомъ архіерею или безъ доклада, смотря по свойству дѣлъ. Въ то же время сборъ архіерейской дани и осмотръ ставленныхъ и другихъ грамотъ у сельскихъ священнослужителей Стоглавъ возлагаетъ на десятскихъ священниковъ съ земскими старостами и цѣловальниками, устраняя отъ этихъ дѣлъ десятинниковъ, которые вели ихъ прежде. Въ проектѣ 1589 г., повидимому, эти самые десятскіе священники съ земскими старостами и цѣловальниками являются уже судебнымъ учрежденіемъ по недуховнымъ дѣламъ приходскаго духовенства съ прежнимъ правомъ десятинничьяго суда разбирать ихъ съ докладомъ архіерею или вершить безъ доклада; только если священникъ пожелаетъ, чтобы его дѣло было рѣшено на мѣстѣ, безъ этого доклада, онъ долженъ призвать въ судъ старосту церковнаго и людей добрыхъ, „кто ему любъ“; послѣдніе, очевидно, призывались въ качествѣ свидѣтелей, на которыхъ по общему правилу могли ссылаться стороны, какъ на судебное доказательство, на правду, и показаніями которыхъ дѣло рѣшалось „безъ цѣлованія“ (ст. 215). Наконецъ, судъ приходскаго священника по дѣламъ клирошанъ является совсѣмъ новымъ учрежденіемъ, созданнымъ практикой, не законодательствомъ: по крайней мѣрѣ, въ Стоглавѣ не находимъ на него прямыхъ указаній. Вообще практика по различію мѣстныхъ или соціальныхъ условій различно комбинировала составные элементы суда, только сообразуясь съ основными нормами, какія устанавливало законодательство, тоже въ свою очередь сообразовавшееся съ практикой, т.-е. съ наличными средствами правосудія. Въ Стоглавѣ, напримѣръ, находимъ общее постановленіе, что монастырскихъ слугъ и крестьянъ судятъ во всѣхъ дѣлахъ недуховныхъ архимандриты и игумены съ соборными старцами или кому прикажутъ. Согласно съ оговоркой, выраженной въ послѣднихъ словахъ, уставная грамота Соловецкаго монастыря 1561 г. поручаетъ судъ надъ крестьянами села Пузырева монастырскому прикащику, „а съ нимъ быти въ судѣ священнику да крестьяномъ пятма или шестмя добрымъ и середнимъ“ (первостатейнымъ и среднестатейнымъ, но не молодшимъ, т.-е. состоявшимъ въ низшемъ разрядѣ по имущественной силѣ)^[9].

Въ статьяхъ о судѣ надъ церковными людьми особенно явственно вскрывается отношеніе проекта и къ законодательству, и къ судебной практикѣ. Пересматривая прежніе Судебники, кодификаторъ всюду вносилъ въ свой пересмотръ новыя процессуальныя или казуальныя подробности, почерпнутыя изъ этого втораго источника. Въ этомъ пересмотрѣ надъ вторымъ Судебникомъ повторялась работа, исполненная имъ самимъ надъ первымъ. Но въ этой работѣ новый кодификаторъ не ограничивался областью формальнаго права. Яркой особенностью проекта 1589 г. является сравнительное обиліе нормъ права матеріальнаго. Въ проектѣ встрѣчаемъ отдѣльныя статьи и цѣлыя группы статей такого характера: таковы статьи 137 („по холопѣ робы нѣтъ“), 108 о смертной казни вора-рецидивиста безъ собственнаго сознанія въ преступленіи, 163 о выкупѣ вотчинъ, 159—162 о поземельныхъ отношеніяхъ складниковъ, прежнихъ сябровъ-земцевъ, потомъ превратившихся въ черныхъ крестьянъ, сообща владѣвшихъ угодьями, иногда и пашнями, 169—171 объ огородахъ, 174—177 о порядкѣ пользованія угодьями, 191—193 о завѣщаніяхъ и наслѣдованіи и послѣднія 223-231 статьи о разныхъ предметахъ. Этотъ элементъ въ составѣ проекта заслуживаетъ особеннаго вниманія, и отъ изученія его можно ожидать немаловажныхъ выводовъ для исторіи русскаго права. Въ проектѣ 1589 г. видимъ первый шагъ московской кодификаціи на томъ пути, который привелъ ее къ Уложенію 1649 г. Значеніе памятника не ослабляется тѣмъ, что проектъ не былъ утвержденъ и даже не получилъ надлежащей кодификаціонной обработки. Напротивъ, можетъ быть, окажется, что именно эта черновая неопрятность проекта помогла ему въ большей чистотѣ сохранить нормы обычнаго права, которыя онъ воспроизводилъ. Это право, какъ его понимали и практиковали въ тогдашнихъ судахъ, несомнѣнно было основнымъ источникомъ, изъ котораго заимствовался юридическій матеріалъ и для перечисленныхъ новыхъ статей проекта. Указанъ и другой источникъ, законодательство, и даже отмѣчено, хотя недостаточно ясными чертами, его отношеніе къ первому. Перерабатывая это право, законодательство пыталось не всегда удачно внести въ него новые мотивы и тѣмъ производило колебанія въ судебной практикѣ. Эти колебанія, повидимому, доходившія до рѣзкихъ контрастовъ, отразились и въ памятникахъ кодификаціи. Статья 137 проекта упоминаетъ о „государевѣ указѣ“, пытавшемся внести важную, но неудавшуюся перемѣну , въ юридическій составъ холопства: по робѣ холопъ, а по холопѣ робы нѣтъ. Предстоитъ выяснить, какими соображеніями былъ внушенъ и почему не удался этотъ указъ, по крайней мѣрѣ дѣйствовалъ ли онъ хотя нѣкоторое время. Или, по второму Судебнику татя, не сознавшагося послѣ пытки во вторичной татьбѣ, но облихованнаго обыскомъ, сажали въ тюрьму до смерти, а вѣдомаго разбойника казнили смертью независимо отъ сознанія согласно съ первымъ Судебникомъ. По сличенію статей проекта о татьбѣ и разбоѣ съ соотвѣтствующими постановленіями Уставной книги Разбойнаго приказа выходитъ, какъ будто при царѣ Ѳеодорѣ была попытка измѣнить дѣло прямо въ обратномъ направленіи: по не дошедшему до насъ боярскому приговору этого времени людей, не сознававшихся въ разбоѣ, велѣно было сажать въ тюрьму до смерти, а по проекту 1589 г. татя-рецидивиста, облихованнаго, но не сознавшагося, предполагалось вѣшать, хотя въ параллельномъ случаѣ поимки татя съ поличнымъ впервые (ст. 103) удержано прежнее требованіе „вкинуть въ тюрьму до смерти“. И здѣсь предстоитъ точнѣе выяснить дѣло, чтобы отдѣлить возможныя недоразумѣнія и неловкости кодификаціи отъ преобразовательныхъ попытокъ законодательства, тѣмъ болѣе, что колебанія, происходившія по этимъ предметамъ въ судебной практикѣ или въ законодательствѣ XVI вѣка, повидимому, отразились и на соотвѣтствующихъ статьяхъ XXI главы Уложенія 1649 г.

Нѣсколько указаній для выясненія того же вопроса объ отношеніи законодательства къ обычному праву даетъ статья 23 проекта о судѣ по заемнымъ кабаламъ. Въ 1586 г. „всѣ бояре въ верху приговорили: по старымъ кабаламъ которые люди повинятся, и на тѣхъ людехъ деньги правити да росту на 15 лѣтъ, а далѣ того росту не присужати; а которые люди по старымъ кабаламъ не учнутъ виниться, и по тѣмъ кабаламъ судъ давати за 15 лѣтъ, а далѣ того суда не давати“. Въ 1626 г. царь Михаилъ и отецъ его патріархъ Филаретъ указали: „по кабаламъ судъ давать по прежнему своему государеву указу по 15 лѣтъ, а сверхъ 15 лѣтъ суда по кабаламъ давать не велѣли; а о ростѣхъ, какъ истина съ ростомъ сровняется въ 5 лѣтъ, и ростъ имать на 5 лѣтъ, а затѣмъ сверхъ 5 лѣтъ росту не имать“^[10]. Неловкая редакція приговора 1588 г. въ связи съ указомъ 1626 г. можетъ навести и, кажется, наводила на предположеніе, что первымъ актомъ была впервые установлена 15-лѣтняя давность для исковъ по заемнымъ обязательствамъ и вмѣстѣ дано заимодавцамъ право взыскивать проценты по займамъ за 15 лѣтъ, а указъ 1626 г. ограничилъ это право только пятью годами. Но смыслъ приговора 1588 г. таковъ: по застарѣлымъ заемнымъ кабаламъ, которыхъ должники не оспориваютъ, взыскивать и капиталъ и ростъ, если кабала не старше 15 лѣтъ; если же ей больше 15 лѣтъ, по ней можно взыскивать по суду только капиталъ, а не ростъ, даже и въ томъ случаѣ, если должникъ признаетъ ее; въ противномъ случаѣ, если кабалѣ больше 15 лѣтъ, а должникъ не признаетъ ея, по ней нельзя искать судомъ ни капитала, ни роста. Какъ видимъ, приговоръ 1588 г. говоритъ только о 15-лѣтней давности для исковъ по заемнымъ кабаламъ, но умалчиваетъ о томъ, за сколько лѣтъ и въ какомъ размѣрѣ можетъ заимодавецъ искать судомъ роста по застарѣлой, но еще не просроченной кабалѣ. Указъ 1626 г. назначаетъ для того 5 лѣтъ и указываетъ основаніе для такого срока: въ 5 лѣтъ ростъ сравняется съ капиталомъ; слѣдовательно, узаконеннымъ размѣромъ годоваго роста было 20%. Такой размѣръ не былъ новостью, введенной указомъ 1626 года: онъ дѣйствовалъ уже до этого указа, подразумѣвался приговоромъ 1588 г. и выражался въ другихъ указахъ^[11], какъ и въ частныхъ актахъ XVI в. стереотипной формулой: какъ идетъ на пять шестой. Этотъ же ходячій размѣръ роста и почти въ тѣхъ же выраженіяхъ встрѣчаемъ и въ проектѣ 1589 г. Его статья о судѣ по заемнымъ кабаламъ не точь-въ-точь воспроизвела приговоръ 1588 г., если только имѣла его въ виду; въ постановленіе о 15-лѣтней давности она внесла оговорку: по кабаламъ старше 15 лѣтъ „безъ господарева вѣдома не дати суда“. Ростъ по кабаламъ, читаемъ въ статьѣ далѣе, править „за пять лѣтъ — на пять шестой“. Но была ли новостью самая норма, выраженная въ указѣ 1626 г., положеніе, на основаніи котораго заимодавцу предоставлено искать роста по старой кабалѣ только за пять лѣтъ — какъ истина съ ростомъ сровняется? Отвѣтъ на этотъ вопросъ даютъ двѣ статьи Русской Правды (47 и 48 по Троицкому списку въ изданіи Калачова). Въ одной изъ нихъ читаемъ: „мѣсячный рѣзъ, оже замало, то имати ему; заидуть ли ся куны до того же года, то дадятъ ему куны въ треть, а мѣсячный рѣзъ погренути“. Смыслъ этой статьи таковъ: мѣсячный ростъ при краткосрочномъ займѣ брать заимодавцу по уговору; если же долгъ не будетъ уплаченъ въ теченіе цѣлаго года, то разсчитать ростъ въ треть (на два третій^[12], т.-е. 50%), а условленный мѣсячный ростъ отмѣнить. Изъ другой статьи узнаемъ, что по смерти Святополка Владиміръ Мономахъ созвалъ въ селѣ Берестовѣ дружину свою съ бояриномъ кн. Олега черниговскаго и на этомъ съѣздѣ „уставили до третьяго рѣза, оже емлеть въ треть куны; аже кто возметъ два рѣза, то ему взяти исто; паки ли возметъ три рѣзы, то иста ему не взяти“. Это значитъ: кто занялъ деньги съ условіемъ платить годовой ростъ на два третій, съ того брать такой ростъ только два года и послѣ того можно искать только капитала, а кто бралъ такой ростъ три года, тотъ не имѣетъ права искать и самаго капитала. Итакъ, размѣръ узаконеннаго годоваго роста съ теченіемъ времени измѣнялся, но основная норма, регулировавшая его взиманіе, — брать узаконенный годовой ростъ столько лѣтъ, пока истина съ ростомъ сравняется,—пережила вѣка и нашла себѣ выраженіе въ московскомъ законодательствѣ XVII в. Это уже второстепенный вопросъ, была ли эта норма впервые установлена Мономахомъ, или она жила въ народномъ обычаѣ и до Берестовскаго съѣзда и здѣсь только получила законодательное утвержденіе: въ первомъ случаѣ она изъ законодательства проникла въ обычное право, во второмъ — наоборотъ.

Изложенныя наблюденія надъ разсматриваемымъ памятникомъ приводятъ къ слѣдующимъ заключеніямъ. Обычное право различными путями, между прочимъ, посредствомъ отдѣльныхъ судебныхъ рѣшеній, нерѣдко съ доклада государю, становившихся обязательными прецедентами, проникало въ практику московскихъ судовъ, постепенно накопляя запасъ юридическихъ нормъ, образовавшихъ судебный обычай. Этотъ непрерывный притокъ нормъ обычнаго права въ судебную практику вызывалъ потребность въ періодическомъ пересмотрѣ и пополненіи московскаго судебника, усиливавшуюся еще тѣмъ, что эти нормы, не огражденныя писаннымъ закономъ и не упорядоченныя кодификаціей, могли подавать частый поводъ къ судейскимъ недоразумѣніямъ и даже злоупотребленіямъ. Послѣ второго судебника къ этимъ побужденіямъ прибавилось еще новое: почувствовалась потребность расширить самое содержаніе прежнихъ судебниковъ, скудное положеніями матеріальнаго права. Всѣмъ этимъ и вызванъ былъ въ царствованіе Ѳеодора новый пересмотръ судебника; памятникомъ этого пересмотра остался черновой проектъ, почему-то не получившій, какъ кажется, законодательнаго утвержденія и даже надлежащей кодификаціонной обработки. Между тѣмъ какъ складывалась судебная практика стараго обычнаго права, дополнительными указами къ судебнику создавалось право новое, чисто законодательное, вызывавшееся новыми потребностями государства. Этотъ новый законодательный слой, ложившійся на старый юридическій обычай, хотѣли обособить отъ послѣдняго, можетъ-быть, имѣя въ виду составить изъ него особый сводъ. Не этимъ ли объясняется непонятная на первый взглядъ статья 201-я проекта, запрещающая, вопреки прежнему судебнику, приписывать новые законы къ судебнику проектированному?

 

Примечания

1. Эти выводы онъ изложилъ въ Обществѣ Исторіи и Древностей Россійскихъ въ видѣ предварительныхъ историко-критическихъ соображеній, не придавая имъ значенія достаточно доказанныхъ положеній и не касаясь спеціальныхъ чисто-юридическихъ вопросовъ, возбуждаемыхъ памятникомъ и частію отмѣченныхъ въ предисловіи.
2. См. предисловіе г. Богоявленскаго и примѣчанія къ тексту памятника.
3. „А для матернихъ промыслили“. По соображенію съ предшествующей статьей и съ заголовкомъ статьи 70 въ оглавленіи проекта, слово матернихъ слѣдуетъ читать: матери ихъ, т.-е. лицъ, о коихъ говоритъ статья 69. Смыслъ замѣтки: сообразили или разыскали, въ какомъ размѣрѣ назначить безчестье за оскорбленіе матерей этихъ лицъ. Форму глагола промыслили можно было бы принять за намекъ на то, что проектъ составляла цѣлая комиссія, если бы не возникало подозрѣніе, не слѣдуетъ ли читать промыслити: если ужъ промыслили, какое назначить безчестье, зачѣмъ же этого не написали въ статьѣ 70?
4. Ср. напр. ст. 116, 117, 120, 121, 122 и 126 проекта со ст. 62, 63, 66—68 и 71 Судебника 1550 г.
5. См. напр. Временникъ Общ. Ист. и Др. Росс., кн. 3, смѣсь, стр. 6.
6. Едва ли можно усмотрѣть прямую связь ст. 226 проекта о собакахъ съ государевымъ распоряженіемъ 1558 г. о томъ же предметѣ. Акты Ист., I, № 221, I; № 154, XI.
7. Стоглавъ, гл. 67 и 68.
8. Выраженіе проекта о попѣ, не пожелавшемъ итти на докладъ къ святителю: «и ему въ приговоръ садити десятаго попа» напоминаетъ терминъ присадка, какъ названы въ Стоглавѣ церковные судьи, вводимые въ смѣсный судъ мірскихъ судей по дѣламъ церковниковъ съ мірянами. Въ этомъ смыслѣ въ десятомъ попѣ съ церковнымъ старостой и добрыми людьми можно видѣть не особую судебную коллегію, а только добавочныхъ членовъ другого суда, который въ этомъ усиленномъ составѣ получалъ расширенную компетенцію, становился факультативной докладной инстанціей.
9. Стоглавъ, гл. 67. Акты Арх. Эксп. I, № 258.
10. Акты Ист. т. I, 221, I; т. III, № 92, XIV.
11. Напр. въ приговорѣ 1557 г. Акты Ист. I, № 154, VII.
12. Самую эту формулу на два третій встрѣчаемъ, напримѣръ, въ той же уставной грамотѣ Соловецкаго монастыря крестьянамъ села Пузырева: съ того хлѣба насонь на двѣ третью (на двѣ мѣры брать третью мѣру).