Перейти к содержанию

Танкер «Дербент» (Крымов)/Ветер

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Танкер «Дербент»
автор Юрий Крымов (1908—1941)
Опубл.: 1938. Источник: Крымов Ю. Танкер «Дербент». — Кемерово: Кн. изд-во, 1983.

ВЕТЕР
I

На рассвете, перед уходом с рейда, капитан неожиданно получил предписание идти в Красноводск. Телеграмму принес Володя. Стоя в дверях штурманской рубки, он вздрагивал и тер кулаком глаза.

— Вот, не угодно ли? — сказал капитан, с досадой отодвигая бумагу. — Бросай все и иди куда-то к черту. Что там у них в Красноводске — неизвестно. Говорят — легкая нефть.

Порыв ветра подхватил листок, надул колоколом рубашку Володи, зашевелил полы капитанского тулупа. Быстро светало.

— Они там понятия не имеют о наших условиях, — брюзжал капитан. — У нас на палубе электромоторы и всякая всячина. Механик говорил, что достаточно искры, какая бывает в электромоторах, и произойдет взрыв. А кто будет отвечать, позвольте спросить?..

— Они просили подтвердить исполнение, — напомнил Володя. — Разрешите передать?

— Подожди, голубчик. Я говорю: кто будет отвечать? Разумеется, капитан! Они только составляют планы да пишут приказы, а капитан выполняй. Вот взять да и отказаться! Не можем, мол, менять род груза без специального осмотра судна. Пусть назначат комиссию, составят акт, а тогда хоть бензин грузите.

— Так, значит, передать, что мы отказываемся? — спросил Володя, повертываясь к двери. Его трясло от ледяного ветра, и ему хотелось двигаться. Он по опыту знал, как трудно прервать капитана, когда тот заговорит об ответственности и береговом начальстве. — Я уж передам, Евгений Степанович, не беспокойтесь!

— Постой, ну куда же ты? — всполохнулся капитан, суетливо оглядываясь и отыскивая депешу. — Так нельзя сразу... Ведь начнутся нарекания: срыв плана, то да се... Где Касацкий?

— Спит в каюте.

— Разбуди-его... или нет, не надо, лучше позови механика, голубчик. Мы подумаем.

Солнце вынырнуло на поверхность моря, и над ним заалели нижние края кудрявых облаков. Порозовели белые надстройки судна, по воде заплясали огненные завитки, и свет электрического фонаря в рубке растаял, превратившись в крошечное белое пятно.

С севера, посылая впереди себя растрепанные клочья облаков, похожие на хлопья серого дыма, надвигалась тяжелая, сизая туча. И оттуда же, с севера, точно отражая то, что происходило в небе, гнало море мелкие торопливые волны, вскипавшие светлой пеной.

Из трубы «Дербента» вылетали серые кольца дыма, ветер подхватывал их, сминал и кидал на палубу.

— Норд идет, — сказал Евгений Степанович, запахивая тулуп, — настоящий норд, осенний. И барометр падает.

На мостике ветер хлестнул ему в лицо и, забравшись за воротник, пощекотал спину холодными пальцами. Внизу мягко и гулко захлопал шлюпочный брезент, раздуваемый ветром. Рулевой за окном оглянулся на шаги капитана, перехватывая штурвал.

«Теперь уж скоро конец навигации, — думал Евгений Степанович, спускаясь по трапу. — Сколько еще осталось? Ноябрь, декабрь... нет, половина декабря. Сколько дней в ноябре?»

Навстречу ему вышел механик и прикоснулся к козырьку фуражки. Лицо его от ветра было красно и казалось опухшим и сердитым. Он молчал, глядя куда-то в сторону, словно не желая начинать разговор, и угрюмо прятал подбородок в поднятый воротник бушлата.

«Не любит он меня, — подумал Евгений Степанович с тоской. — Касацкий прав. И зачем только я его позвал? Надо было разбудить Касацкого. О чем с ним говорить?»

— Хорошо, что вы не спите, — сказал он вслух приветливым тоном. — Видите, что надвигается? Теперь ждите шторма баллов на десять, не меньше. А тут еще приходится менять курс. Слыхали?

— Мне радист говорил, — отозвался Басов.

Он оглянулся, как бы отыскивая радиста, и, не найдя, снова стал смотреть на воду.

Евгений Степанович почувствовал себя оскорбленным, но в то же время что-то тянуло его продолжать разговор, хотелось расположить в свою пользу этого недоброжелательного человека.

— Не знаю, право, как быть теперь, — сказал он как можно мягче, прикасаясь к руке механика, словно намереваясь притянуть его к себе. — С одной стороны, красноводская нефть, как известно, легкая, и ее надо возить на бензиновозах. А у нас моторы на палубе и повсюду курят, несмотря на приказ. Но, с другой стороны, отказаться — значит сорвать им план перевозок. Нет, на это я не пойду. («Глупо, — подумал капитан про себя, — точно он меня уговаривает сорвать план, а я отказываюсь. И заискиваю я перед ним как будто... Ах, как гадко! Неужели заискиваю?») Я не хотел давать ответа, не посоветовавшись с вами. Хотя я уверен, что вы со мной согласитесь... («Конечно, заискиваю!») На каждом из нас лежит ответственность не только за наше задание, но и за перевозки в целом, потому что мы прежде всего сознательные люди. Одним словом, я думаю, что надо подтвердить исполнение и идти в Красноводск.

Басов молчал, потупив глаза, как бы раздумывая, и Евгений Степанович волновался: вдруг механик скажет, что это не его дело, или совсем ничего не ответит, и выйдет ужасно неловко. Но Басов вдруг оглянулся, словно желая удостовериться, что кругом никого нет. Оглянулся невольно и Евгений Степанович.

— В прошлом году сгорел нефтевоз «Партизан», — сказал Басов тихо. — Вы не помните, как это было? Они тоже везли красноводскую нефть. Кто закурил на палубе или уронил стальной ключ, не знаю точно. Должно быть, у них была щель в люке и оттуда выходил газ. Только был взрыв, и на палубе полопались швы и вырвало люки. По счастью, это случилось днем, и команда успела спустить шлюпки. Кое-кто обгорел, конечно, но не сильно. А судно погибло.

— А люди-то почему... обгорели? — спросил Евгений Степанович, запинаясь.

Он уже забыл об оскорбительной небрежности механика и о своем унижении. Каждое слово Басова отдавалось в его груди болезненным толчком, после которого ныло сердце.

— Почему обгорели? Когда разбило палубу взрывом, нефть разлилась по воде. Нефть на воде горит превосходно.

— Так зачем же они нас посылают? — закипятился Евгений Степанович. — Ведь это же преступление, а? Да ни в коем случае не надо соглашаться на это! Как вы думаете? Вы говорите, там ключ уронили. А у нас разве не могут это самое... уронить?

— Не знаю.

— Ну вот видите! Нет, это черт знает что! Ну скажите мне откровенно, вот вы коммунист, — понизил голос Евгений Степанович, — вот этот сегодняшний приказ — разве это не подлость, не преступление? Скажите!

— Да я ведь не специалист, но, по-моему, какое же преступление? Нужно вывезти легкую нефть, а бензиновозов не хватает. На «Дербенте» палуба не пропускает газа и люки герметичны. Кроме того, у нас высокий газоотвод. Значит, прямой опасности нет, но от нас зависит устранить всякие случайности. Ведь сама по себе нефть не загорается, даже и красноводская, — усмехнулся он в воротник.

— А нельзя ли все-таки отказаться? Пусть назначат комиссию и разрешат официально.

— Отказаться нельзя. Вы же сами сейчас сказали, что сорвем перевозки. Я тот случай к тому вспомнил, что надо быть осторожнее, когда пойдем с грузом, за людьми смотреть надо. А то, не ровен час...

Порыв ветра ударил с севера, покрыв поверхность моря черными пятнами ряби. Евгений Степанович приставил ладонь к уху:

— Что вы сказали?

Но Басов только поежился, глубже засунул руки в рукава бушлата и пошевелил обветренными губами:

— Хо-а-дно!..

II

Гусейн проснулся оттого, что тело его перекатилось на койке и голова стукнулась о стальную стенку каюты.

Тотчас же он почувствовал холод и, повернув голову к иллюминатору, открыл глаза. Из круглого отверстия сочился мутный, серый свет, и в полосе света кружились мелкие водяные брызги. Гусейн вспомнил, что накануне перед сном он лежал в том же положении, глядя в иллюминатор, и там, как в телескопе, на бархатном темно-синем небе неподвижно стояла большая голубая звезда, а море внизу чуть шумело редкими всплесками.

Теперь снаружи все было полно глухим нарастающим шумом, словно чей-то мягкий исполинский кулак размеренно бил в борт корабля. Непрерывно журчала вода, стекавшая откуда-то сверху.

Тело Гусейна то удивительно легчало, словно падало в яму, то тяжелело, прижималось к койке и плыло направо и вверх, а вместе с ним наклонялась плоскость потолка, и качались углы каюты, и перекатывалась на полу консервная банка, должно быть упавшая со стола. Она то останавливалась, словно притаившись в углу и слегка покачиваясь, то быстро колесила вдоль каюты, дребезжа и натыкаясь на ножки стола.

Гусейн спрыгнул на пол, качнулся и ухватился за край койки. Немного постоял, потягиваясь, расставив руки на всякий случай. За стеной послышались голоса, прозвучали шаги, и Гусейн застыл на месте, прислушиваясь, накрытый с головой фуфайкой. Наконец он натянул ее и надел пиджак, а фуражку надвинул поглубже, чтобы не сбило ветром. В коридоре ему попался Догайло, гревший спину около теплой стены кухни. Дождевик боцмана почернел от воды, и на лбу его прилипли пряди седых мокрых волос. Лицо его было смущенное, словно его застали за нехорошим делом.

— Ты чего, дядя Харитон? — спросил Гусейн дружелюбно. — Обсушиться задумал? Брось, опять вымокнешь! Эх, как качает! Балласту не набрали, что ли?

— Какое там! Набрали уже балласту, — пропел Догайло жалобно, моргая глазами, — да ты посмотри, что делается. Выдь на мостик.

Гусейн пошел к выходу, но у дверей его бросило к стене, в грудь ударил неистовый ледяной ветер, и он опять расставил руки, чтобы не удариться о косяк.

На мостике он остановился, оглушенный трубным гулом ветра, до удушья забившего рот и выдувавшего из глаз слезы. Сквозь мутную пелену слез он увидел зелено-белую огромную волну, которая поднялась над бортом, рухнула на грузовую палубу и прокатилась клокочущим потоком. Потом поднялась другая, потрясая растрепанной гривой. «Дербент» подмял ее под себя, перевалился, отряхивая воду, как гигантская плавающая птица.

Со спардека двигались навстречу Гусейну две фигуры в мокрых дождевиках. Они хватались за перила и широко расставляли ноги. В одном из них Гусейн узнал Котельникова, в другом — матроса Хрулева.

— Боцман где? — закричал Котельников, подойдя ближе. Гусейн вглядывался в его лицо, стараясь понять вопрос. — Да где же он скрывается? Вот паразит!

— Не тронь его, он упарился, — ответил Гусейн, стараясь кричать погромче и показывая в сторону коридора, где остался боцман. — Ну, допустим, я за него. В чем дело?

— Там волны шпилевой мотор заливают, брезент сорвало! — кричал Котельников. — Да это палубных матросов дело, а не твое.

Но Гусейну было интересно и хотелось размяться перед тем, как идти на вахту. Не каждый день бывает такой шторм — что ему сидеть в каюте? Он уже привык к оглушительному вою ветра, и лицо его горело. Он побежал к мостику. Котельников двинулся за ним, держась за его плечо. Хрулев семенил сзади, опасливо поглядывая вниз, на палубу, где клокотала вода. Они прошли левой стороной спардека, здесь ветер был слабее.

— Пожалуй, с опозданием прибудем, — высказал предположение Гусейн. — Как ты думаешь, Степа?

— Выспался, милый. В Красноводск идем, а оттуда в Махачкалу. Никто нас теперь не обгонит.

— Вот так здорово! — изумился Гусейн. — А как же с соревнованием будет? Ведь «Агамали» по старой линии идет.

— Не беда. Мы по тонно-милям будем считать. Там разберемся...

Гусейн кивнул головой. В таком случае Красноводск так Красноводск! Он чувствовал себя прекрасно на ветру с открытой грудью. Хотелось поскорее увидеть, что случилось с мотором, но Котельников медлил. Лицо его вдруг позеленело, и он сделал движение ртом и шеей, как будто глотал застрявший в горле кусок. Он перевесился через перила и тяжело дышал.

— Они с утра все блюют, я замечаю, — хихикнул Хрулев. — Весь ихний харч ныне за борт пошел. Мо-ре-хо-ды!

Котельников плевал густой тягучей слюной, охал и бормотал ругательства. Волосы его. свесились и трепались по ветру.

— Иди! — крикнул он сердито Гусейну. — Ну, что ты стал? Ох!

На переходном мостике, ведущем на бак, столпились вахтенные матросы, и помощник Касацкий что-то объяснял им, показывая вниз, на грузовую палубу. Там Гусейн увидел злополучный электромотор, обнаженный и блестящий от воды. Эту переднюю часть палубы волны захлестывали не так сильно. Только изредка белая грива перекидывалась через борт, пузыристые потоки стремительно разливались по темному глянцевитому настилу, задерживаясь и вскипая у люков.

— Тут в два счета надо, — сердито кричал Касацкий. — Поднести и накинуть брезент — раз! Натянуть и завязать бечевку — два! Были бы у меня сапоги, я бы вам показал. Да тут двоих довольно! Вот Фомушкин да Хрулев...

Запасный брезент лежал тут же, на мостике, и в кольца его была продета бечева. Гусейн нагнулся и потянул его за край.

— О, богатырь пришел, — улыбнулся Касацкий. — Сейчас он вам покажет, как надо работать!

Гусейн собрал брезент и расправил бечеву.

— Давайте попробую. Вот Хрулева еще возьму. Вдвоем и закроем.

— Вот-вот, — заспешил Касацкий и даже притронулся к брезенту, как бы намереваясь помочь. — Я же говорю, пустяковое дело!

— Маловато двоих-то, — пробормотал Хрулев, тоскливо оглядываясь, — еще бы одного...

— Десять! — захохотал Гусейн. — Да у тебя кила, что ли?

Они подтащили брезент к трапу, ведущему на палубу, и Гусейн, спустившись на три ступеньки, перекинул бечеву через плечо. Откуда-то выскочил Володя Макаров и сердито крикнул Гусейну:

— Разве они сами не могут? Брось, Мустафа.

— Помогаю товарищам, — улыбнулся Гусейн. — Отчего не помочь, если просят?

Под его ногами вихрем промчались белые потоки воды, и перила трапа качнулись. Рядом заметалось бледное лицо Хрулева с расширенными глазами и закушенной нижней губой. Потом палуба обнажилась и заблестела.

— Ты держи меня, если что, — пробормотал Хрулев испуганным говорком. — У меня в глазах кружение. Пожалуйста, Мустафа...

— Я тебя удержу-у, — смеялся Гусейн. — За ногу тебя держать или повыше? Хо-хо!

Они побежали по мокрой палубе и накинули брезент на тело мотора. Гусейн присел на корточки, продевая концы бечевы в отверстия моторных салазок.

— Скорей! — бормотал Хрулев, дергая бечеву. — Ох, скорее, Мустафа!

Потом он вдруг метнулся куда-то. Гусейн услышал топот ног и какой-то крик. Но он поднял голову не сразу, а сначала накрепко затянул узел и тогда вдруг увидел огромную бутылочного цвета волну, поднявшуюся высоко над бортом, и на ее верхушке молочно-белый кипящий гребень, закрутившийся со зловещим свистом. Гусейн прижался всем телом к мотору, обхватид руками вал и в последнюю минуту почему-то очень отчетливо заметил свои руки с побелевшими от напряжения ногтями на валу мотора и крупную ткань брезента в рыжих масляных пятнах.

Потом на него словно обрушилось ледяное небо и оглушительным звоном отдалось в голове, что-то схватила его за туловище, тащило за собой, выворачивая руки, и колотило о палубу. Оглушенный, почти теряя сознание, он всю свою силу отдал кистям рук и так и не разжал их, пока не промчался над ним поток и не обмелел, оставив на палубе пузыри пены. Поднялся же он как-то сразу и тотчас побежал, не чувствуя своего тела, а сверху все кричали что-то, но крик этот казался ему слабым, как писк комара.

Вторая волна ударила его по ногам, когда он уже держался за перила трапа. Поскользнувшись, он упал на колени, но сейчас же опять поднялся и стал взбираться по ступенькам. Только очутившись на мостике, он пошатнулся, оперся на перила и выплюнул длинной струйкой соленую воду.

Он увидел перед собой испуганное лицо Володи, холодные смеющиеся глаза Касацкого и услышал, как Хрулев говорил кому-то:

— Я ему кричал, а он, как статуй, право же статуй...

— Неосторожно! — строго заметил Касацкий. — Этак и за борт попасть недолго.

Гусейн посмотрел вниз и увидел мокрый брезент, плотно облегавший мотор. Ему было очень холодно, и как-то сами собой дробно стучали зубы. Володя обнял его за талию, легонько подтолкнул в спину и, обернувшись к стоявшим на палубе, язвительно бросил:

— Если бы не он, вы бы тут до вечера подначивали друг друга. Эх, вы!

III

Басов провел в машинном отделении ночную вахту. Ему очень хотелось спать. Но утром начался шторм, и спать не пришлось. Вода, вытекавшая из рубашек цилиндров, вдруг сделалась горячей. Басов попробовал воду на ощупь и обжег пальцы. Оказалось, что насос подает забортную воду с перебоями из-за сильной качки. Пришлось налаживать циркуляцию.

К полудню шторм усилился, и волны стали обнажать гребные винты. Запрыгали стрелки приборов, и грохот машин постоянно менял тон. Идти с прежней скоростью становилось опасным, но Басов все еще не хотел снижать обороты дизелей и несколько раз поднимался на палубу, чтобы взглянуть на погоду. Тогда у машин оставался его помощник Задоров. Он нервничал, поминутно переводя глаза с приборов на верхнюю дверь, откуда должен был появиться Басов, и палил папиросу за папиросой. А ветер все усиливался и гнал на юг зеленые водяные горы, увенчанные пышными кружевами пены. По временам сек крупный косой дождь, облака шли совсем низко, плотно обложив горизонт. Позвонили из штурманской рубки, и, подойдя к аппарату, Басов услышал голос капитана.

— Как у вас там? — спрашивал Евгений Степанович.

— Все в порядке, но зыбь открывает винты. Надо бы убавить обороты.

— Вы думаете? Хорошо... убавить обороты.

— Есть убавить обороты!

Басов ожидал отбоя, но после небольшого молчания трубка нерешительно пробубнила:

— Постойте-ка... Может быть, повременить?..

Тогда Басов бросил трубку на рычаг, подошел к щитам и повернул оба маховика. Задоров дремал, опустившись на корточки и покачиваясь во сне, как дервиш. Судно накренилось, и он свалился на бок. Поднялся, потирая ушибленное бедро, и сонно выругался. В машинном отделении парило сильнее обыкновенного, или это только казалось Басову. Его неудержимо клонило ко сну. Была минута, когда он забылся, стоя у щита с открытыми глазами. Ему показалось, что он на берегу, у себя дома. И Муся положила ему руки на плечи и ласково, тихонько качает его: то притянет, то оттолкнет, и это было очень понятно, потому что она ведь сердилась на него за что-то. Теперь она не знает, что ему сказать, когда он так вдруг явился... Кто-то стучит молотком по железной крыше и грузно чавкает, точно месит тесто, и Муся укоризненно качает головой. «Третья вахта, — говорит она сердито, — третья вахта, Саша... Так нельзя». Он вздрогнул и открыл глаза.

— Третья вахта, говорю, сменяется! — кричал Гусейн, улыбаясь. — А ты все стоишь. Уморишь себя, ну тебя к черту... А со мной происшествие было, слишь ты? <--- опечатка или не опечатка? --->

— Происшествие? — переспросил Басов, моргая глазами. — Ну-ну... А как там погода, не видно конца?

— Какое... Одиннадцать баллов нагнало — по радио сводку давали сейчас. Такая свистопляска! А со мной происшествие было... только ты ругаться будешь, я знаю!

Мустафа был горяч и весел. Фуражку его унесло волною, и он повязал голову платком, взятым у горничной Веры. Он рассказывал, как накрыло его волной на палубе, и делал большие глаза, чтобы вышло пострашнее, но видно было, что ему вовсе не страшно вспоминать об этом. Потом он посмотрел на приборы и отошел, чтобы проверить смазку двигателей и попробовать на ощупь отработанную воду. Некоторое время Басов наблюдал за ним, стоя у щита, потом задремал. Муся снова вышла из темного угла, она приближалась. Нестерпимый жар шел от нее. Она опустила ресницы и склонила голову, словно стыдясь, что пришла к нему первая. Он испугался, как бы она не вернулась назад, в темноту, и взял ее за руки. «Ты рад, что я с тобой? — спросила она. — Тогда я здесь останусь. Хочешь?» И он подумал, что это есть то самое, чего он хочет от нее, и кивнул головой. Но она вдруг заплакала и сердито сказала: «В прошлом году сгорел нефтевоз «Партизан». Ты, коммунист, скажи-ка: вас послали в Красноводск — разве это не преступление?» Он хотел ответить, но Муся уже не плакала, а тянула его за руку, и в глазах ее он увидел очень знакомое старческое выражение, тоскливое и жалобное, как у больной собаки. «По-моему, тебе лучше уйти отсюда», — сказал он, вырывая руку, и тотчас открыл глаза.

Перед ним стоял слесарь Якубов и протягивал ему тарелку с хлебом и котлетами. Басов взглянул на часы — был час обеда, и он вдруг почувствовал, что очень голоден.

— Как это ты догадался? — сказал он смущенно, принимаясь за еду. — А я и сам не знал, что хочу есть. Вот так парень!

Якубов не уходил и смотрел, улыбаясь, как Басов ест, и глаза у него были преданные, добрые, немного насмешливые. Снаружи грохнуло мягко, словно ударили в бубен. Колыхнулись черные тени двигателей, и забулькала под стланью вода. Сверху посыпалось что-то похожее на крупный дождь, и Якубов тревожно оглянулся. Но, видя, что Басов продолжает есть, тут же успокоился.

— Ну, спасибо, — сказал Басов, отдавая тарелку. — Что нового наверху?

— Все по-старому. Одиннадцать баллов, говорят. Вода проникла в нижний коридор и в канатный погреб, где дверь не успели задраить. Палубные матросы с ног сбились. А Котельников все мается тошнотой. С лица озеленел и жалуется, что у него сердце зашлось. Принес я ему леденца пососать — не берет. Оно, конечно, кто как переносит, а я, например, ничего! По-моему, даже красиво. Очень замечательный шторм. Немного жутко, не без того. Чувствуешь, что ты букашка, тля...

— Жутко? — переспросил Басов, сонно улыбаясь. — Ну-ну... Ничего.

Он опять прислонился к щиту, опустил голову и, засыпая, коротко, радостно подумал: «До чего удобно!»

На этот раз сон был хрупкий и непрочный, и он все время сознавал, что спит и находится в машинном отделении, а когда снова появилась откуда-то Муся, он сделал усилие, чтобы проснуться, и подумал с досадой: «Ни к чему это, надо бросить...» Но проснуться он не смог.

Муся была не одна. Вокруг нее ходили итеэры с верфи, они смеялись преувеличенно любезно и помогали ей надевать ботинки, которые она все снимала и отбрасывала от себя прочь. Все они не обращали внимания на Басова, должно быть, не видали его вовсе, потому что он стоял неподвижно. Среди них был Нейман, и, что было уже совсем отвратительно, больше всех суетился именно он. Наклонялся к Мусе очень близко и заглядывал ей в глаза угодливо-нетерпеливо. А Муся держалась, как обычно при гостях, уверенно и дерзко, звонко смеялась, коротко и часто дышала, но Басов видел, что ей вовсе не весело, так как она хорошо знала, что он здесь, и только представлялась, что не видит его. Кто-то произнес его имя, но она только мельком взглянула в его сторону и покачала головой: «Ах, я не знаю, где он! Я его давно не видала».

Ей было тяжело лгать и трудно при этом улыбаться. Басов это очень ясно видел. И ему стало больно за нее так, как будто его оскорбили. Но тотчас же он вспомнил, что все это только сон, и открыл глаза.

По трапу вниз спускался Володя и издали махал ему рукой. По лицу его Басов понял, что случилось что-то.

— Минуточку! — крикнул Володя, задыхаясь. — Ты не можешь ли пойти со мной наверх? Я, кажется, там такое наделал...

— Да что случилось? — вымолвил Басов, протирая глаза. — Ну-ну, спокойнее, Володя!

— Я не волнуюсь, право не волнуюсь, — оправдывался Володя, — но я окончательно зашился. Котельников совсем болен, лежит и глаза заводит. Все точно угорели, а я один...

— Постой, что же все-таки случилось? — спросил Басов сердито. — Если пустяк какой-нибудь, тогда не пойду.

Володя схватил его за рукав и потянул к трапу.

— Пойдем, пожалуйста! Сначала лопнула антенна. Пришла, понимаешь, большая волна. Корпус судна прогнулся, и мачты разошлись вот так. — Он растопырил пальцы, показывая, как разошлись мачты. — Лопнула моя антенна, аж звон пошел. А мне с Красноводском говорить надо и вообще... Случись авария, пойдем ко дну, никто не узнает. Вот я и стал выходить из положения — натянул проволоку, а изоляторов-то нет. Начал вызывать Красноводск — не слышит. Я и давай поднимать напряжение динамо, чтобы получить больше мощности, да, видно, перестарался. Треснуло, гарью запахло — и конец. Разобрал машину — оказалась пробитой изоляция. Теперь уж я что-то ничего не могу придумать...

— Так ты на меня не надейся, какой же я электрик? — говорил Басов, продолжая, однако, идти за Володей. — Ну чем я могу помочь?

На мостике он приподнял плечи и подставил спину ветру. Сильно стемнело. Быстро меняя форму, тучи клубились совсем низко, в полумраке мелькали белые гребни волн. По грузовой палубе все так же прокатывались шипящие потоки воды и мачтовые огни кружились широкими взмахами где-то у самых туч.

В радиорубке младший электрик Проценко, развалившись на стуле и кутаясь в клубах дыма, спокойно мусолил самокрутку. На полу валялись части разобранной машины, куски обгоревшей проволоки. Железные болты перекатывались от качки с места на место.

— Ось, дывитесь, — сказал Проценко, толкая ногой подкатившийся болт, — дывитесь, що радист зробыв. Хиба ж так можно? Ай, ай!

— Уйди отсюда! — крдкнул Володя, и в голосе его зазвенели слезы. — Ты всегда под руку говоришь, когда у меня не ладится. — Он повернулся к Басову и робко заглянул ему в лицо. — Что ж делать теперь, Александр Иванович?

— Не знаю, — сказал Басов. — А это что же за штука такая, вот то, что ты испортил? Динамо, что ли?

— Динамо... — повторил Володя упавшим голосом.

Ему вдруг стало отчетливо ясно, что старший механик ничего не понимает в радио и ничем не может помочь. Тотчас же он отошел от Басова и, присев на корточки, огорченно потрогал машину.

— Значит, эта штука твое радио и питала? — допытывался Басов. — Ну, а нельзя ли ее чем-нибудь заменить? Аккумулятором, например?

Володя передернул плечами.

— Аккумулятор имеет восемьдесят вольт, а машина тысячу двести. Смешно даже... Знаешь что, — добавил он грустно, — ты уж иди, тебя там ждут, а я как-нибудь один...

— Подождут. Тысяча двести, ты говоришь? Да ведь ты сам сказал, что менял напряжение. Значит, можно и меньше дать на передатчик? Скажем, вольт шестьсот.

— Может быть, можно. Не знаю.

— Тогда надо попробовать. У нас есть аккумуляторы. Сколько их, Проценко?

— Восемь або девять... Нет, восемь.

— Ладно. Восемью восемьдесят будет шестьсот сорок вольт. Проценко, возьмешь кого-нибудь из палубных и притащишь их сюда.

Володя поднял голову и посмотрел на Басова, приоткрыв рот. Проценко потушил самокрутку о каблук и вышел.

— Это аккумуляторами-то передатчик питать? — изумился Володя. — Нет, не выйдет!

Басов посвистывал, рассматривая блестящие радиолампы сквозь сетчатые окошки передатчика.

— Чудесная вещь, — сказал он с любопытством, — да... Так почему же не выйдет?

— Да потому что... никто так не делает. Где это видано? Во-первых, аккумуляторов хватит ненадолго.

— Нам и не надо надолго. Только на один рейс, пока починим машину. Ну, не кисни, Володька!

Басову уже не хотелось спать. Он осмотрел со всех сторон передатчик и заглянул в коридор.

— Что они там копаются? — сказал он нетерпеливо. — А ну пошевели их, Володя!

Радист неохотно поплелся к двери.

— Тут и места-то не хватит, — сказал он уныло. — Ну и придумал ты.

— Иди, иди, — торопил Басов.

Пока носили аккумуляторы, он успел открыть дверцу передатчика и заглянуть внутрь. Увидел лампы, толстые проволочные спирали и блестящие пластины конденсаторов (их он осторожно потрогал рукой) и решил про себя, что после шторма заставит Володю объяснить ему все это.

Аккумуляторы были большие и тяжелые, они едва уместились на полу в узкой рубке, и когда судно валилось набок, из их отверстий брызгала кислота, разливаясь по полу.

— Всю рубку загадили, — ворчал Володя, — и одежда в дырьях от кислоты. Напрасно все это...

Проценко, сидя на корточках, присоединял провода, высунув от напряжения кончик языка. Неожиданно его ударило током, он вздрогнул, прикусил язык и озлился.

— Чего стоишь? — набросился он на Володю. — Помогай, с-сукин сын!

Радист присел было возле аккумулятора, но опять поднялся.

— Александр Иванович, ничего не выйдет.

— Что еще? — обернулся Басов.

— Да ведь антенны-то нет у нас. Провод я привязал прямо к вантам, потому что нет изоляторов. Вот и выходит, что напрасно стараемся.

— Разве нельзя чем-нибудь заменить изоляторы? — спросил Басов. Он нахмурился и очень внимательно посмотрел на радиста.

— И так уж половину заменили... — проворчал было Володя, но встретил затвердевшие глаза Басова и затих.

— Э, черт! — брякнул Басов нетерпеливо. — Он совсем раскис. Пойдем поищем чего-нибудь, Проценко.

— Мабудь, бутылки с-под нарзану? — предложил Проценко неуверенно. — Стекло, оно ведь изоляция.

— Правильно. Тащи бутылки!

Володя вдруг покраснел как рак, суетливо задвигался и пулей выскочил в коридор. Басов хмуро посмотрел ему вслед, а Проценко хитро сощурился и полез за кисетом. Радист вернулся с кучей пустых бутылок и, ни на кого не глядя, принялся за дело. Он вязал гирлянды из бутылок, работая с таким остервенением, что виски и лоб его покрылись каплями пота. Потом он смотал провод в кольца и быстро вышел, звякнув бутылками.

— Пойдем посмотрим, — предложил Басов, — он теперь готов до самых клотиков долезть. Еще упадет, чего доброго!

На мостике под фонарем стояли вахтенные матросы в дождевиках и, задрав головы, смотрели вверх. Радист висел на вантовой лестнице, раскачиваясь над палубой при каждом броске судна. Он судорожно цеплялся за ванты, стараясь привязать тяжелую гирлянду из бутылок. Проценко подхватил нижний конец провода и, взобравшись на крышу рубки, прикрепил его к вводу, потом он уселся на крыше, свесив ноги, и тоже стал смотреть вверх.

— Осторожнее, Володя! — крикнул Басов. — Простым узлом завяжи! Эй, сорвешься!

От фонаря на мокрую палубу ложился золотой столб света, поминутно сметаемый потоками воды, переливавшимися через борт. Ветер то налетал стремительно порывами, кидая в лицо брызги, то бессильно падал и крутил под ногами мелкую пыль. Судно осторожно кренилось, отряхиваясь от пены, медленно выпрямлялось.

— Ветер падает, — сказал кто-то рядом с Басовым. — Отогреться бы теперь, братцы!

Голос был сырой и хриплый, с долгой позевотой, и Басов как-то сразу почувствовал, что сам он устал смертельно и если останется теперь без дела, то тотчас заснет как убитый. Но Володя уже спустился, подошел к фонарю и пососал ободранный палец.

— Я хорошо поднял ее, — сказал он, переводя дух, — отсюда, кажется, видно. Посмотри.

Они вернулись в рубку. Радист натянул наушники, включил рубильник и постукал ключиком.

— А ведь есть генерация, — сказал он горячей скороговоркой и обернулся к Басову, как бы досадуя, что тот молчит и не выказывает радости. — Ты слышишь? Работает, говорю.

— Хорошо, — отозвался Басов, — теперь вызывай Красноводск.

Он прислушался к треску ключа и впервые вдруг усомнился. Ему представились почему-то зеленые дрожащие нити, протянувшиеся во все стороны от радиорубки. Нити взвились над морем, как ленты серпантина, но падали в воду, не долетев до берега. «Все равно связи нужно добиться...» — подумал он упрямо, и зеленые нити погасли.

Володя долго трещал ключом, локоть его дрожал, трепетал хохолок на голове. Потом он завертел шишечку приемника, и лицо его приняло острое, сосредоточенное выражение, какое всегда бывало у него во время приема на слух. Репродуктор зашипел, свистнул и забарабанил звонко, словно просыпался на стекло мелкий бисер. Вошел Проценко, гремя каблуками, и замер у порога, бесшумно притворив дверь. Репродуктор смолк.

— Готово! — воскликнул Володя, сияя. — Они говорят, что нас слабо слышно. Если бы они знали, на чем мы работаем. Разве передать им для смеха? Ведь не поверят!

— А ты говорил — не выйдет, — поддразнил Проценко. — Хиба ты що знаешь? Ты!

Басов вышел на спардек, медленно передвигая ноги, словно налитые свинцом. Он глотнул холодного воздуха и, подняв голову, увидел в разрыве туч полоску умытого звездного неба. Ветер растратил уже свою необузданную ярость и налетал порывами. Иногда наступала тишина и явственно слышался гул машин и шаги вахтенных на штурманском мостике.

«Спать, — подумал Басов, закрывая глаза. — Раздеться и укрыться одеялом... Нет, раздеваться долго. Снять сапоги... — Перед его глазами вереницей поплыли черные пятна, и сам он как будто кружился, стоя на месте, и плавно опускался вниз. — Теперь уже спать непременно, только посмотреть двигатели».

Кто-то промчался по спардеку и налетел на Басова в темноте.

— Александр Иванович, я вас давно ищу, — заговорил моторист Козов, цепляясь за пуговицы басовского бушлата. — Во вспомогательном двигателе неладно, топливный отсекатель испортился. Теперь мотор развивает бешеные обороты, того и гляди — разнесет. Задоров совсем осатанел — лается и грозит судом, точно я виноват. Так уж пойдемте, Александр Иванович, сделайте одолжение!

— Говоришь, отсекатель сломался? — спрашивал Басов на ходу. — А почему механик не остановил мотора? Истеричка с усами! Хорошо. Разбудить электриков и старшего моториста второй вахты. Быстро!

— Мустафа только что сменился, Александр Иванович.

— Слушай, что я говорю! Электрикам перейти на резервное освещение. Мотор заглушить. Разбудить Гусейна да еще слесаря Якубова. Ты не волнуйся, сейчас все уладим.

— Есть разбудить... Уж как я вас искал, Александр Иванович!

«Скверная организация, — думал Басов, направляясь в машинное отделение. — Вахтенный механик боится машин, нервничает и ругает мотористов, а мотористы бегают по всему судну, разыскивают старшего механика. Скверная организация и скверное руководство! В сущности, я плохой организатор, потому без меня не могут обойтись».

Он уже не чувствовал усталости, в нем закипало глухое раздражение против вахтенного механика, против мотористов, против самого себя — раздражение, невольно заставлявшее его быть грубым и резким и возбуждавшее у подчиненных смешанное чувство страха и неприязни. У дверей машинного отделения стоял Мустафа Гусейн, голый по пояс, в женском платке. Он потягивался, протирая глаза, и сонно улыбался.

— Поторопитесь, — сказал Басов, глядя поверх лица моториста отчужденным взглядом, — выспаться успеем потом. Да чего вы ждете, когда в машинном авария?

— Тебя жду, — промолвил Гусейн, продолжая улыбаться. — Я уже был там, остановил мотор и осмотрел его. Испорчен отсекатель, как я и предполагал. Сейчас начнем исправлять... А ты уж набросился на меня. Экой ты вредный!

— Да когда ты успел? — пробормотал Басов, краснея. — Говоришь, начали исправлять? Ну-ну...

— Меня давно позвали. А знаешь что? Тебе надо идти на боковую. Нельзя же так — вторые сутки без сна. Вон ты уж на людей бросаться начал.

— А ты не обращай внимания, — смущенно засмеялся Басов. — Это все проклятый ветер!

— Я и не обижаюсь. Только ты иди все-таки, не мешайся. Лишние люди — одна помеха, ты же сам говорил.

— Хо-хо! Гонишь, стало быть? Что ж, я пойду. А ты не напорешь, Мустафа?

— Еще что!

— Ну, прощай, Мустафа!

— Прощай!

«Теперь уж окончательно спать, — думал Басов, переходя мостик? — И вовсе никто не ждал меня, и без меня отлично могут обойтись. А организация... нет, организация тоже неплоха. Вот они уже заглушили двигатель, определили аварию и подготовили все, чтобы устранить ее. Едва ли я сделал бы это быстрее. Среди них есть лучшие, есть такие, как Гусейн, и все вместе они лучше, чем каждый в отдельности, потому что дополняют один другого. И как я мог скверно подумать о них, когда шел сюда? И что именно я мог подумать? Нет, просто сказалась бессонница и ветер... ветер!»