Ушаков В. А. Третье и четвертое действия комедии Грибоедова «Горе от ума»: (Отрывок) // А. С. Грибоедов в русской критике: Сборник ст. / Сост., вступ. ст. и примеч. А. М. Гордина. — М.: Гослитиздат, 1958. — С. 56—59.
http://feb-web.ru/feb/griboed/critics/krit/krit08_1.htm
ТРЕТЬЕ И ЧЕТВЕРТОЕ ДЕЙСТВИЯ[править]
КОМЕДИИ ГРИБОЕДОВА «ГОРЕ ОТ УМА»[править]
(Отрывок.)[править]
«Горе от ума» встретили ожесточенные противники, и многие не перестают доныне преследовать это изящное произведение. Отчего? Оттого, что оно было неслыханною новостью по своему объему, ходу, картинам, характерам. Тут действовал в критиках не какой-нибудь верный отчет, а отвращение от новости: взбаламутились старики! Но когда общее одобрение, изъявленное целою Россиею, показало, что клики и уверения порицателей не убеждают никого из людей не ослепленных, тогда критики поуспокоились, как будто сделавши свое дело. «Комедия стала народною в рукописи, — говорили они, — а посмотрите, как хлопнется она в представлении». — «Но, мм. гг., этого быть не может, — отвечали им, — потому что Грибоедов взял свои картины с природы, хотя и испорченной. Фамусов не Phantasiekranz[1] Гетева „Фауста“, а Софья не Елена: их поймет наша публика». — «А вот посмотрите, попомните наше слово! Тут нет жизни комической: это „Мизантроп“ наизнанку; а „Мизантроп“ и у Мольера скучен». — «Да потому-то Чацкий и не будет скучен на нашей сцене, что это Мизантроп нашего времени, то есть существо самое естественное в наше время, и Мизантроп точно наизнанку в сравнении с Мольеровым: тот весь наруже, а этот весь в глубине души». — «Ну, немецкая философия! Ох вы, с вашими высшими взглядами! Надобно знать существенное, знать сцену. Мы, сударь, старожилы в театре: знаем, что говорим!»
Таким разговорам не было конца, потому именно, что они не вели ни к чему. Можно ли убедить старовера, что он ошибается, если этот старовер затыкает себе уши? Оттого-то мы с большими ожиданиями и нетерпением пришли в театр, на масленице в среду, 25 февраля, посмотреть на торжество или на неожидаемое падение «Горя от ума».
Надобно признаться, что пьеса была обставлена очень дурно. Почти ни один актер не был в своей роли. Г. Мочалов, казалось рожденный для роли Чацкого, выполнил ее очень неудовлетворительно. Он представлял не светского человека, отличного от других только своим взглядом на предметы, а чудака, мизантропа, который даже говорит иначе, нежели другие, и прямо идет на ссору с первым встречным, тогда как у Грибоедова он невольно ссорится со всеми, ибо не может удержать кипения души, пылкой, благородной и не гармонирующей с встречными душами. Г. Сабуров в роли Репетилова казался умышленным шутом, а не дураком, уверенным в своих превосходных свойствах и по-своему понимающим доброе и злое. Софья была неестественно молода: это девочка, от которой даже смешно было слышать то, что она говорила. Не понимаем, для чего эту роль не играла г-жа Репина: она выполнила бы ее прекрасно. Об остальных ролях говорить нечего: они были играны более дурно, нежели хорошо. Заметим, однако ж, Хлестову и гг. Степанова и Орлова, из коих первый играл князя Тугоуховского, а второй Скалозуба. Князю не пришлось сказать ни одного слова, но его вид, вход с дочерьми и прогулки по зале были так хороши, что невольно заставляли хохотать. Г. Орлов явился настоящим Скалозубом! Особенно когда во время бала он вальсировал и во время разъезда говорил Репетилову, что в Вольтеры даст фельдфебеля, мы видели живой экземпляр одного из тех людей, на которых метил автор. Прочие роли не могли заменить нестройности целого даже по своей незначительности. Прибавим к этому, что играны были только два последние действия и клочок из второго, притом со многими изменениями против оригинала; но несмотря на все сие, пьеса так хороша, так естественна и современна, что многочисленная публика беспрестанно выражала свое удовольствие. Ни одно место замечательное (кроме съеденных действовавшими) не ускользнуло от внимания и одобрения. Вот урок гг. староверам, жильцам былого времени! Вот оправдание современности! Не знаем, что заговорят они теперь.
Любопытно решить вопрос: отчего гг. актеры наши не могли войти в свои роли? Не будем говорить о тех, которые были не на своих местах, а посудим, отчего столь несовершенно играли их товарищи, занимавшие свои, так сказать, законные амплуа?
Привыкши представлять роли всегда одинакие, всегда отлитые в одну форму, они страшились отступить от принятых правил, не могли осмелиться играть новые лица. Г. Щепкин, играя Фамусова, никак не умел забыть Транжирина, г. Мочалов — Крутона и так далее. Например, актер, представлявший Платона Михайловича, думал, что это лицо есть обыкновенный муж под властию жены, между тем как Платон Михайлович совсем другое. Это добрый, умный и даже лихой рубака нашего времени, попавший в атмосферу гостиных, спален и детских и обленившийся там; бодрость духа в нем прежняя, но обстоятельства, окружающие его, переменились. Он не в повелениях у жены своей, а просто он обленился и снисходит во всем доброй своей половине, как снисходят любимому ребенку. Так же оригинальны и все лица в комедии Грибоедова: это не сколки с французских, с Мольеровых и Реньяровых, не за сто лет жившие и поддерживающиеся на театрах наших, как огонь Весты в Риме; для них, в строгом смысле, даже нет амплуа, потому что для каждой роли «Горя от ума» надобно амплуа новое. В этом отношении комедия Грибоедова имеет большое сходство с «Недорослем», где, кроме Правдина, Милона, Стародума и Софьи, все лица совершенно оригинальны и оттого почти никогда не бывают играемы даже сносно. Для таких ролей нет образцов, нет примеров, словом, нет преданий французских; а для русского человека это беда!
Другая причина неудачной игры наших актеров делает им честь, хотя для зрителей оттого не легче. Гг. актеры знали славу комедии Грибоедова и с робостью выступали на сцену; может быть, даже излишняя старательность или осторожность их вредила им более, нежели они думают. «Горе от ума» особенно требует игры естественной, развязной, а они были связаны. Сверх того, каждый, думая о своей роли, забывал об общности, и оттого во многих местах не было никакой общности. Впрочем, это всегдашний недостаток русских представлений; но в «Горе от ума» он был заметнее, нежели где-нибудь.
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Печатается по тексту журнала «Московский телеграф» 1831, № V, стр. 129—133.
Третье и четвертое действия «Горя от ума» были представлены на сцене московского Большого театра 25 февраля 1831 г.
«Горе от ума» встретили ожесточенные противники… — Речь идет снова о статьях М. Дмитриева и А. Писарева в «Вестнике Европы», 1825 г.
Сабуров, А. М. (1800—1831) — московский актер.
Орлов, И. В. — московский актер.
Транжирин — центральный персонаж комедии А. А. Шаховского «Чванство Транжирина или следствие полубарских затей».
Актер, представлявший Платона Михайловича — Третьяков.
Реньяр (ок. 1656—1709) — французский драматург.
Огонь Весты в Риме — вечно горящий огонь в храме богини Весты в древнем Риме.
- ↑ Венец фантазии (нем.).