Дружинин (Александр Васильевич) — известный критик и беллетрист. Род. 8 октября 1824 г. в СПб. Сын состоятельных и чиновных родителей, он с ранних лет приобрел основательное знание иностранных языков и ту благовоспитанность, которая составляла основную черту не только личного характера Д., но и всей литературной деятельности его. До 16 лет Д. воспитывался дома, затем был отдан в пажеский корпус. Здесь он сделался присяжным поставщиком «сочинений» для товарищей и писал множество юмористических стихотворений на разные случаи школьной жизни. Поступив офицером в л.-гв. финляндский полк, Д. был очень любим товарищами; тем не менее полковая жизнь совсем не удовлетворяла его, и через три года он ее оставляет. До 1851 г. он числится в канцелярии военного министерства, после чего окончательно бросает службу и становится «только» литератором. Литературная деятельность Д. сосредоточивалось до 1856 года в «Современнике» и началась в 1847 г. повестью «Полинька Сакс» (№ 12). Дебют был блестящий, повесть имела большой успех, да, в сущности, и до сих пор составляет краеугольный камень известности Д. Успех подбодрил юного писателя, и он в течение года одну за другой печатает три большие вещи: «Рассказ Алексея Дмитриевича», «Фрейлейн Вильгельмина» и роман «Жюли», которым как бы закончил свою беллетристическую деятельность. Продолжая изредка давать рассказы и даже большие повести, он главные силы свои направляет на критику и статьи по истории литературы.
И на новом поприще Д. ожидал большой успех. «Письма иногородного подписчика», в легкой форме дававшие отчет о новостях текущей литературы, сильно читались, и, несмотря на всю их шутливую легковесность, Д. занял вакантное со смертью Белинского амплуа «первого критика». Почти одновременно он выступает в роли «эссеиста» и дает ряд обширных статей об английской литературе — Краббе, Ричардсоне, Шеридане, Босвеле, Джонсоне, Вальтере Скотте, Дизраэли и др., которые утвердили за ним репутацию знатока не только английской, но и вообще иностранной литературы. В 1850 г. Д. печатает «Сентиментальное путешествие Ивана Чернокнижникова по петербургским дачам» и этим дебютирует еще на одном поприще — юмористического фельетона. Успех не заставил себя ждать и тут. Правда, «Чернокнижников» произвел некоторый скандал в литературных кружках, но читался очень усердно и привлек к себе всеобщее внимание. Впоследствии Д. неоднократно и с большою охотою возвращался к псевдониму «Чернокнижников». В конце 1856 г. Д. становится во главе редакции «Библиотеки для чтения», в которой изредка сотрудничал и раньше. Все, по-видимому, предсказывало успех новой редакции: дружеские связи Д. с лучшими представителями нового литературного поколения — Тургеневым, Толстым, Григоровичем, Анненковым, Боткиным и др., изящный вкус редактора, его любовь к делу. Надежды, однако, совсем не оправдались: «Библ. для чт.» была затерта другими изданиями. Достаточно прочитать profession de foi новой редакции, чтобы понять причину этого неуспеха. В то время, когда Россия была охвачена могучим стремлением к общественному обновлению, Д. выступал с заявлением, где ни единым словом не упоминалось о том, как смотрит редакция на новое течение русской жизни, какого направления она для него желала бы и т. д. Обещала редакция вести дело «ohne Hast, ohne Rast» — лозунг, мало подходивший к эпохе, которая неслась на всех парах. В 1858 г. Д. пригласил в соредакторы начинавшего входить в большую известность Писемского. Но и этот высокоталантливый романист был человек весьма мало подходивший для роли руководителя журнала, который должен был конкурировать с такими изданиями, как «Рус. вестн.» и «Современник». В результате «Библиотека для чтения» заняла совершенно второстепенное место и тот же Тургенев, который в 1856 г. надеялся, что журнал под «командою» Д. быстро процветет, в 1861 г. называл ее «глухой дырой».
К началу 1861 г. Д. оставил редакцию «Библиотеки для чтения». Обострявшаяся болезнь (чахотка) не давала ему возможности работать с прежним усердием. Но все-таки он в «Искре», «Северной пчеле» и «Веке» поместил ряд юмористических фельетонов, а в «СПб. ведомостях» и «Русском вестнике» писал статьи об иностранной литературе. Кроме того, Д. продолжал переводы драм Шекспира, начатые в 1856 г. «Королем Лиром», и напечатал в «Русском вестике» 1862 г. (под псевдонимом Безымянного) «Прошлое лето в деревне» — впечатления человека, приехавшего в деревню вслед за освобождением крестьян. 14 января 1864 г. Д. умер и похоронен на Смоленском кладбище. С именем Д. тесно связано учреждение литературного фонда (см.). Ознакомившись из английских изданий с британским litterary fund, он устно и печатно стал пропагандировать мысль об устройстве подобного общества у нас и, когда его мысль встретила горячее сочувствие, принял деятельное участие в устройстве фонда и был одним из первых членов его комитета. По его имени названа и «Дружининская копейка».
Литературное наследие много и быстро писавшего Д. занимает целых 8 убористых томов (СПб., 1865). Наименее ценное в нем — юмористические фельетоны «Чернокнижникова», невысокий полет которых имеет, однако, значительный историко-литературный интерес как признак упадка литературных кружков в тяжелые годы реакции 1848—1856 гг. Со смертью Белинского, с отъездом Герцена и с наступлением болезненной подозрительности последних лет дореформенной эпохи духовная физиономия руководящих литературных групп быстро меняется. Сотрудники «Современника» — Панаев, Дружинин, Лонгинов, Гаевский, Григорович, изредка даже Некрасов — сходясь вместе, предаются «чернокнижию», т. е. сочинению юмористических посланий, поэм и всевозможных «литературных шалостей», настолько погрешавших против цензуры нравов, что издавать их приходилось за границей. Кому-то из «чернокнижников» пришло на ум облечь разрозненные импровизации «чернокнижия» в одну литературную форму, связать их «нитью длинного романа». Дружининское «Путешествие Ивана Чернокнижникова» явилось осуществлением этого плана. Конечно, получилось только слабое отражение действительного «чернокнижия»; но и в таком виде оно возбудило ужас в членах кружка, которые настояли на прекращении «Путешествия», поражающего позднейших читателей главным образом своею мелкотою. Как беллетрист Д. известен в большой публике только «Полинькою Сакс», хотя вторая повесть его, «Рассказ Алексея Дмитриевича», в художественном отношении гораздо выше. Причина быстрого и громкого успеха «Полиньки Сакс» в том, что эта была одна из первых и весьма определенных попыток поставить в русской литературе «женский вопрос». Неправильно только усматривали в ней необыкновенную новизну и смелость: не только основной мотив, но и некоторые положения заимствованы из Жорж-Зандовского «Жака». Сам автор, впрочем, и не намерен был выдавать свою повесть за нечто оригинальное по замыслу. В том месте, где муж Полиньки Сакс, узнав, что молодая жена его полюбила другого, не считает себя вправе осудить ее и лишить возможности уйти к любимому человеку — в этом центральном пункте повести Сакс прямо говорит: «пламенные юноши почтут меня новым Жаком». Все позднейшие беллетристические произведения Д. неудачны, скучны и многословны. То же многословие немало вредит Д. и как автору статей об английской литературе. Начинаются они обыкновенно живо и занимательно, со свойственным Д. изяществом стиля, но затем автор, видимо, устает и вместо одушевленной передачи излагаемых им книг дает один вялый пересказ. Особенно неудачен длинный ряд статей о Джонсоне и Босвеле. Близкое знакомство с английскою литературою сделало Д. крайним англоманом. Для него нет почти другого мерила для оценки европейских литературных явлений, как прием, который они встретили в Англии и притом исключительно в Англии торийской.
Для современного читателя Д. более всего интересен как критик, отнюдь, впрочем, не в легковесных «Письмах иногородного подписчика», а в больших критических статьях, составляющих 7-й том собрания его сочинений. Д. самый замечательный из русских защитников «чистого искусства» и самый видный из врагов «дидактики» — термин, которым он обозначал тенденцию в искусстве. В своей нелюбви к «дидактикам» Д. доходит до утверждения, что они «не выставили ни одного великого имени» — а между тем, к числу их он относит Гейне, Жорж Занд и Виктора Гюго! Из русских писателей он всех ему симпатичных всевозможными софизмами зачислял в ряды представителей чистого искусства, оказываясь при этом малопроницательным диагностом и еще менее удачным пророком. Так, напр., в 1856 г., т. е. накануне наибольшего расцвета «дидактизма», Д. с торжеством провозглашал, что чистое искусство окончательно победило искусство конца 40-х гг. с его стремлениями к общественному реформаторству. В Тургеневе, творчество которого тотчас же после появления статей о нем Д. всецело направилось на отражение различных «моментов» русского общественного настроения, Д. видел исключительно «поэта» и утверждал, что критика ему «навязывает» цели и стремления, совершенно чуждые его художественной природе. Будучи в теоретических воззрениях своих крайним защитником «чистого» искусства, Д. отнюдь, однако, не требовал от него одних только «звуков чистых и молитв». Для него никакая действительность не была «грязна». Целому ряду писателей — Писемскому, Островскому и даже Щедрину — он вменял в высокую заслугу «знание дела», т. е. изображаемого ими быта и, совершенно сходясь с литературным антиподом своим — Добролюбовым, выше всего ценил в произведении «правду». Его вражда к «дидактизму» на том и основывалась, что этим стесняется свобода творчества. Написаны критические статьи Д. очень тонко и изящно, с тем истинным джентльменством, которое даже среди его противников создало ему кличку «честного рыцаря». Но Д. недоставало главного качества, которое уловляет сердца русского читателя, — в нем совсем нет энтузиазма, нет способности поднимать читателя на высоту. Вот почему он так скоро попал в разряд «забытых талантов».
Ср. статьи Некрасова и Лонгинова при 8 т. сочин. Д., проф. А. И. Кирпичникова в «Истор. вестн.» (1884 г. № 4); А. В. Старчевского («Наблюдатель», 1885 г, № 4 и 5), «Дневник Д.» в сборнике литературного фонда «XXV лет»; там же статья В. П. Гаевского; воспоминания Григоровича; первое собрание писем Тургенева.