Прологъ
Извѣстность между современниками
ЯМБЫ.[править]
АВГУСТА БАРБЬЕ.[править]
ПРОЛОГЪ.[править]
Мнѣ говорятъ, что я напрасно сержусь такъ
И стихъ мой, весь въ грязи и въ тинѣ, въ свѣтъ пускаю:
Что я, какъ Діогенъ, циническій чудакъ,
Свободно черезъ чуръ въ плащѣ моемъ гуляю
И съ бочкою къ дворцамъ и статуямъ лѣплюсь;
Что будто ничего я въ мірѣ не боюсь,
На сильныхъ и народъ такъ только, зря мечусь,
И что перо мое младое слишкомъ смѣло.
Ну что жь? Пусть говорятъ; а мнѣ какое дѣло?
То крикъ безсмысленныхъ невѣждъ, то крикъ глупцовъ;
То голосъ торгашей и мыслями и чувствомъ,
Предательски святымъ играющихъ искусствомъ
И глупо пляшущихъ на прядяхъ риѳмъ и словъ,
а Мой стихъ суровъ! мой стихъ узды не знаетъ!" — Точно!
Но стихъ мой, развѣ онъ не въ мѣдный вѣкъ звучитъ?
Невольно и слова порочитъ свѣтъ порочный]
И если въ комъ ко злу достойный гнѣвъ кипитъ —
Тому, мнѣ кажется, гипербола пристала….
Пускай ужь дѣвственно-стыдливый мнѣ проститъ:
Мой стихъ хотя и грубъ, но все жь онъ честный-малой!
PROLOGUE.[править]
On dira qu'à plaisir je m’allume la joue;
Que mon vers aime а vivre et ramper dans la boue;
Qu' imitant Diogene, au cynique manteau,
Devant tout monument je roule mon tonneau;
Que j’insulte aux grands noms et que ma jeune plume
Sur les peuples et les rois frappe avec amertume;
Que me font après tout ces vulgaires abois
De tous les charlatans qui donnent de la voix,
Les marchands de pathos et les faiseurs d’emphase,
Et tous les baladins qui dansent sur la phrase?
Si mon vers est trop cru, si sa bouche est sans frein,
C’est qu’il sonue aujourd’hui dans un siecle d’airain.
Le cynisme des moeurs doit salir la parole,
Et la haine du mal enfante l’hyperbole.
Or donc, je puis braver le regard pudibond:
Mon vers rude et grossier est honnête homme au fond.
ЯМБЫ.
(JAMBES.)[править]
ИЗВѢСТНОСТЬ МЕЖДУ СОВРЕМЕННИКАМИ.[править]
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Страсть современниковъ ко всякой славѣ новой
Обнять готова цѣлый свѣтъ;
Она, какъ древняя вакханка, снявъ покровы.
Прохожихъ на распутьяхъ ждетъ —
Рукой и взорами къ себѣ ихъ безъ разбора
На перси жаркія зоветъ.
Страсть современниковъ къ кумирамъ…. это море!
Сперва, и тихо и свѣтло,
Едва проглянувшій лучъ утренняго свѣта
Встрѣчаетъ радостно оно, —
Напѣвомъ сладкихъ волнъ, улыбкою привѣта!
Ласкаетъ дружески брега,
Несетъ имъ ароматъ въ волнахъ своихъ алмазныхъ,
И смуглоликаго пловца
Колышетъ бережно на персяхъ сладострастныхъ:
Одною нѣгою живетъ,
Какой-то кротостью умильною…. Но вскорѣ,
Нахмурясь, съ ложа возстаетъ:
Разгнѣвалось оно, взбѣсилось это море!
Во весь поднявшись ростъ, главой
Разитъ небесный сводъ; оно клокочетъ, злится;
Стонъ, вопли, свистъ и ной;
Повсюду мечется, и скачетъ и клубится:
И словно бой идетъ звѣрей!
Потомъ, все пѣною покрытое густою,
Въ безумной ярости своей
Обезобразивъ ликъ нелѣпыхъ волнъ гурьбою,
И дико глядя вкругъ себя, —
На ложе вновь оно падетъ въ остервененьи;
Но бездны подъ собой крутя,
Ужь дышетъ вздохами предсмертнаго боренья.
И море въ этотъ крайній часъ,
Какъ ослабѣвшая вакханка въ бѣснованьи,
Изъ силы всей взметнувшись разъ,
Бросаетъ на берегъ тьму труповъ въ поруганье —
Кровавымъ подвигомъ гордясь!
LA POPULARITÉ.[править]
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
La popularité! — c’est la grande impudique,
Qui tient dans ses bras l’univers,
Qui, le ventre au soleil, comme la nymphe antique,
Livre à qui veut ses flancs ouverts!
C’est la mer! c’est la mer! — D’abord calme et sereine,
La mer aux premiers feux du jour,
Chantant et souriant comme une jeune reine;
La mer Monde et pleine d’amour;
La mer baisant le sable et parfumant la rive
Du baume enivrant de ses flots,
Et berèant sur за gorge ondoyante et lascive
Son peuple brun de matelots;
Puis la mer furieuse et tombée en démence,
Et de son lit silencieux
Se redressant géante, et de sa tête immense
Allant frapper les sombres cieux;
Pais courant èà et là. furieuse, échevelée
Et sous la foudre et ses carreaux,
Bondissant, mugissant dans за plaine salée,
Comme un combat de cent taureaux;
Pais, le corps tout blanchi d'écume et de colère,
La bouche torse, l’oeil errant,
Se roulant snr le sable et déchirant la terre,
Avec le râle d’un mourant:
Et, comme la bacchante, enfin lasse de rage,
N’en pouvant plus, et sur le flanc,
Retombant dans за couche, et lanèant sur la plage
Des têtes d’hommes et du sang.