для раздѣлки портретовъ, по тому случаю, что прежній его живописецъ, по его словамъ, былъ страшный пьяница.
Такъ вотъ по какимъ причинамъ, другъ мой, я въ Харьковѣ. Характеръ его самъ по себѣ жидовскій; своихъ понятій въ искусствѣ онъ вовсе почти не имѣетъ, а слѣдуетъ, по большей части, сужденію постороннихъ, въ которыхъ, такъ какъ и въ моемъ героѣ, случается не слишкомъ много знанія; да къ тому-жъ онъ живетъ въ самомъ посредственномъ кругу жителей города. Въ домашней жизни онъ человѣкъ очень хорошій, внѣ же семейства онь... или нѣтъ! нѣтъ! лучше я ничего не скажу. Я здѣсь живу на слѣдующемъ основании: отъ каждaгo портрета, раздѣланнаго въ краскахъ — 3 р. сер., въ туши — 1½ р. сер. и, сверхъ того, онъ долженъ заплатить профессору за уроки, которые я нахожу нужнымъ взять въ рисованіи.
Какъ часто дѣлаюсь задумчивымъ, взглянувъ нѣсколько разъ на какой нибудь ландшафть. Я преимущественно люблю ландшафты, а въ особенности, если они представляють ночь, вечеръ, или что нибудь въ этомъ родѣ... О! какъ я люблю живопись! Милая живопись! я умру, если не постигну тебя хоть столько, сколько доступно моимъ способностями. Какъ часто случалось мнѣ, сходясь съ какимъ нибудь человѣкомъ, испытывать чувство, говорящее не въ пользу его! Но при одномъ словѣ: , онъ рисуеть “, или: „онъ любитъ искусство“ — я совершенно терялъ это враждебное чувство, и въ душѣ, уважая его, я привязываюсь к нему, и привязываюсь сильно, сильно!!.. Я привязываюсь к нему потому только одному, что онъ любить живопись, я уважаю его въ душѣ за то, что онъ уважаетъ это высокое и изящное искусство, я его люблю и привязываюсь къ нем у за то, что онъ не отвергаетъ его, за то, что онъ понимаетъ эту стихію живописи, безъ которой внутренняя моя жизнь не можетъ существовать. Живопись! Я готовъ это слово повторять до изнеможенія, оно на меня имѣетъ сильное вліяніе; это слово — моя электрическая искра, при произнесеніи его я
