весь превращаюсь въ какое-то внутреннее трясеніе. Въ разговорѣ о ней я воспламеняюсь до послѣдней степени. Она исключительно занимаетъ въ это время все мое внутреннее существо — всѣ мои умственныя способности, однимъ словомъ, всего меня...
Живопись я люблю почти до безумія, а пѣніе? — А пѣніе — какъ потребность человѣка, какъ средство для облегченія себя отъ тоски... Меня совершенно очаровалъ этотъ романсъ, какою онъ исполнень грустью, а между прочимъ всѣ пѣсни русскiя, по большей части, исполнены какой-то тоски. Какъ плѣнительны всѣ русскія пѣсни! Что же въ нихъ, въ этихъ вѣсняхъ?.. Грусть, тоска... Очемъ и какая? Не спрашивай! я и самъ не знаю; я могу только тебѣ сказать, что Въ нихъ есть что-то такое, которое кaждaгo русскаго человѣка сильно и безотчетно влечетъ... Мнѣ кажется, впрочемъ, что эта тоска есть выраженіе сердца общаго характера Россіи, тоскующаго о какомъ-то потерянномъ блаженствѣ, о чемъ-то высокомъ и святом. Не знаю, съ чего это пришло мнѣ сегодня въ голову, только сердце мое встревожено какимъ-то воспоминаніемъ прошедшаго... О!.. как я люблю мою Россію!.. ея пѣсня... ея характеръ народности... Источникъ настоящей моей восторженности есть, без сомнѣнія, мой меланхолическій характеръ...
Мнѣ непремѣнно хочется отыскать причину моей внутренней тоски и апатіи, которая съ каждымъ днемъ усиливается и разстроиваетъ мое здоровье. Или еще — голова горитъ страшно, и мысли въ ужасномъ хаосѣ. Характеръ мой постепенно все болѣе и болѣе измѣняется, въ особенности я болѣе всего дѣлаюсь раздражительнымъ. Каждая маленькая неприятность или даже и бездѣлица выводить меня уже изъ териѣнія. Надобно признаться, въ то время, какъ я былъ дома, у меня его было очень достаточно для того, чтобы переносить непріятности, которыя не могутъ имѣть еще совершенно никакихъ замѣчательныхъ послѣдствій. А всему
