Прежде всего, хотелось бы, чтобы вся работа по пересмотру книжного состава библиотек не представлялась и не была, по сущности своей, полицейской. Не полиция приходит отбирать недозволенные книжки, а работники просвещения, социалисты „политпросветработники“, работники социальной культуры пересматривают состав своих библиотек, чтобы сделать их лучшими орудиями своей работы; так должно быть понято и поставлено это дело.
Отсюда следует, во-первых, что дело не в той или иной отдельной книге, а в общем характере подбора книг. Конечно, „общий подбор“ состоит из „отдельных книг“, и нужно говорить о каждой книге в отдельности, но если библиотекарь случайно или сознательно оставил в библиотеке среди многих хороших книг одну, с нашей точки зрения, плохую, — никакой беды от этого не выйдет. Это относится даже к политической литературе. Бояться одной „вредной“ книги, ужасаться, например, еспи в библиотеке рабочего клуба среди коммунистической литературы окажется монархически-патриотическая брошюра царских времен, это просто наивно. Неужели, вследствие присутствия в библиотеке этой брошюры, читатели-рабочие вопреки своим классовым интересам и инстинктам, несмотря на влияние коммунистических брошюр, газет и речей, станут монаркистами? Этого монархисты могли бы достичь разве только в том случае, если бы сотни монархических брошюр, сотни листов монархических газет оглушали, отупляли, гипнотизировали рабочих, — да и то при условии отсутствия коммунистической литературы.
Понятно, почему боялось каждой отдельной революционной книжки царское правительство; понятно, почему боятся каждой коммунистической брошюры капиталистические правительства западных стран. Их власть в значительной степени держалась или держится на несознательности рабочих масс, говоря проще и грубее, на обмане народа. А разоблачить обман, „открыть глаза“, пробудить здравый смысл или классовый инстинкт — действительно, иногда можно одним толковым словом, одной умело написанной книжкой. Власть советского правительства в России опирается, в конце-концов, на элементарную сознательность, на здравый смысл и на классовые инстинкты рабочих масс; что против этого поделают публицисты дворянской монархий? Без всякой опасности мы могли бы дать рабочему брошюру хоть самого Маркова 2-го, если бы только рабочий захотел ее взять.
Конечно, в некоторых случаях агитационная книжка может сделать дурное дело, — если она попадет на подходящую почву, если она может поддержать и раздуть готовые уже вспыхнуть дурные чувства и стре- мления. Так, например, брошюры „об употреблении евреями христианской крови“ могли иной раз дать толчок к погрому евреев, если противо-еврейские настроения были сильны в данный момент в данной среде. В таких случаях люди идут и против здравого смысла и против своих реальных интересов; здравый смысл затемняется в этих случаях „аффектом“, мысль парализуется действием глубоких „подсознательных“ мотивов. Контр-революлионные брошюры такого типа могут быть действительно „опасны“ и с политической и с