Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
«ВЕНОК» НА МОГИЛУ ЗАСОДИМСКОГО…
[править]|
Пускай никто не проторит тропы к моей могиле, пускай никто не носит на нее венков, пускай она затеряется среди других немых могил!.. Из частного письма Засодимского
|
Эти немногие и торопливые слова я называю «венком» потому, что мне хочется именно положить венок, вещественно и осязательно, на могилу Засодимского; и пишешь, — «как вообще литераторы», — чего не можешь исполнить на деле. Все лень: куда тащиться до Волкова: я лучше сяду и напишу. Но зато пусть будет это слово горячо.
Да, у нас, литераторов, — все в воображении. Жалкие люди. Оставим, однако, себялюбивое «себя».
Если бы «Розанов принес венок на могилу Засодимского», это ничего бы не значило, и, по всей вероятности, Засодимский из могилы-дома «пхнул бы венок Розанова ногой», по крайнему расхождению в убеждениях. Не в этом дело, а в следующем. В 1892 году, только-только начав журнально-газетную деятельность, я написал в «Московских Ведомостях» шесть фельетонов, между собою связанных по мысли, первый из которых назывался: «Почему мы отказываемся от наследства 60-70-х годов?», второй — «В чем главный недостаток 60-70-х годов» и т. д. Заглавия — все говорят. «Девятидесятник», только что начинавший писать, резко выступил против «всего» в 60-х годах, порицая их, осуждая, ненавидя их. Там приводились и поводы всего этого, мотивы…
Тогда я был страшно молод, теперь значительно стар; старость не только умудряет, но и смягчает. Двадцать лет пронеслось. Прошли «декаденты». .. «Московские Ведомости», «Русский Вестник», «Русское Обозрение», «Мир Искусства», «Новый Путь» и «Весы» мелькают в воображении, как пройденные этапы, как сложная, утомительная и колеблющаяся дорога. И вот теперь, когда умер Засодимский, такой сердитый, такой правдивый, такой «верный себе до гроба», — такой, если хотите, прекраснейший Дон-Кихот и рыцарь: то мне мучительно захотелось прибрести к нему на могилу и сказать великое «прости» этому рыцарю и всей их эпохе, во многом прекраснейшей и рыцарственнейшей, не от себя (это не очень имеет значение), а вот именно от всех «девятидесятников», как и тогда, в 92-м году, я тоже не от «себя», а от «нас» — «отказывался от наследства».
Страшные вопросы:
А любили ли мы так русскую землю, как Засодимский и «они»?
— Нет.
А любовались ли так каждою морщинкою на усталом лице народа, на всякой деревенской бабе, как они?
Нет.
Мы пели «Диан и Аполлонов», т. е. червей, умерших в земле.
Мы не любили так живого, как «они». Все мы копались около «мертвечин ки». Люди фантазии, а не дела.
Говорят, он «не имел таланта» (Засодимский). Да черт ли в «таланте» если он не осложняется здоровым обонянием, здоровым глазом, здоровым вкусом, не имеет здорового отношения к вещам и прямого к ним шага? Не Тургенев ли сказал: «Все забудется, всякий гений и слава; не забудется — добрый поступок». Вот эту маленькую жемчужину, такую молочную, такую белую и которую не засыплет гора угля, — и несли с собою, прижимая одну к сердцу, 60-е годы и их исторический тип, их исторический стиль.
— Добрый поступок!
Кто это отнимает у них? Эту заботу, эту мысль? Они все, «60-е годы» — были в добром поступке, без разделений, без разграничений. О, потом пошли усложнения, пошло все «к хуже». Но первый момент, и момент долгий, упорный, — был сюда.
Было ли у «нас» это рвение к «доброму поступку»? Мы уносились в мир фантазии… не оспорю, может быть, всемирной фантазии; были «вопросы».. Но «вопросы» — не дело. Этого ясного, прямого отношения к делу — не было и это тоже был «стиль» и «тип» 90-х годов.
И жизнь прошла. Два десятилетия. Два десятилетия проехала громадная, громоздкая колесница «истории», такая страшная, такая черная, такая «ответственная».. . Эта колесница уже не «мы»; «мы» только барахтались в ней… Вот для этой «массы дел», для истории — для десятилетия есть громадное время. «Шестидесятники» — почти прошли; никого не осталось, никого не остается.
Шумное было время. И сколько милого в этом шуме. Коммуны, Жорж Занд, Прудон. «Дрались, а не спорили». И все умерло. И как хочется плакать над этим «умерло».
В жизни нашей прошли прекраснейшие люди. Теперь одни могилы. Когда они «жили» — ничего не представлялось в ясности. «К чему этот нигилизм»… «разрушение семьи», «потрясение тысячи основ». «И эта коммуна на Знаменской, где один переводил „полезные книжки“, а семь девиц живут при нем любовницами» (слышал рассказ, — смеющийся и любящий).
И вот «Знаменская» стоит по-прежнему, и на ней имеются «торговые бани» и «те же едут извозчики»… «Слава Богу, все основы целы».
Ах, милые люди: разрушайте, лишь бы весело. Эта дуреха-земля до того прочна, что, сколько вы ни «разрушаете», — все будут «бани и извозчики». Поэтому — ничего не бойтесь. Планета «вращается и вращается», никто ее «с оси» не сдвинет: поэтому каждое поколение просто должно быть счастливо, «с Прудоном или с Жорж-Занд» — все равно. Миг нашей жизни поистине краток. Но я зафилософствовался. Пусть же Засодимский не «пхается ногой» (на это он вправе, это его стиль): с глубоким смирением и раскаянием за резкость упреков, слишком молодых и необдуманных, кладу венок на его скромную и чистую могилу не от себя, но вообще от «отказавшихся от наследства 60-х годов», без мысли встретить противодействие… ну, назову имена еще «девятидесятников». Брюсова, А. Белого, Дягилева, вообще «Мира Искусства», Шестова etc, etc. Улеглась пыль; опять взошло солнце: и это благородное «кладбище 60-х годов» — как о нем хочется думать, как на нем хочется плакать, как всего там, всего и всех, жаль и жаль… А кончишь все Пушкиным:
Если жизнь тебя обманет
Не печалься, не сердись
В день уныния смирись:
День веселья ведь настанет.
Сердце в будущем живет,
Настоящее уныло;
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
Эх, «60-е годы»: любили бы Пушкина, и, может быть, не было бы вовсе «расхождений», да и не заблуждались бы они сами…
КОММЕНТАРИИ
[править]НВ. 1912. 20 мая. № 12997.
…я написал в «Московских Ведомостях» шесть фельетонов… — Эти шесть статей 1891—1892 гг. составили раздел «Старое и новое» в сборнике Розанова «Литературные очерки» (СПб., 1899; 2-е изд. — 1902); см.: Розанов В. В. Собр. соч. [Т. 7]. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. М., 1996. С. 159—208.
«И эта коммуна на Знаменской…» — коммуна-общежитие, существовавшая в 1863—1864 гг. в одной из квартир на Знаменской ул. в Петербурге. Основана писателем В. А. Слепцовым и рядом лиц, близких в те годы к журналу «Современник», как попытка реализации идей, изложенных в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» (1863). Нашла памфлетное отображение в романе Н. С. Лескова «Некуда». Ряд членов коммуны привлекался к дознанию по делу о покушении Д. В. Каракозова на императора Александра II.
Если жизнь тебя обманет… — из одноименного стихотворения (1825) А. С. Пушкина.