Аквариум любителя (Золотницкий)/Ракообразные

Аквариум любителя — XI. Ракообразные
автор Николай Фёдорович Золотницкий

Дата создания: 1885, опубл.: 1885, четвёртое издание 1916. В 1993 году издательство «Терра» выпустила новое издание этого труда. Источник: Москва, Терра, 1993, ISBN 5-85255-405-7

Речной рак. — Astacus fluviatilis L

Живет в большей части рек и озер и разделяется на несколько вариететов, отличающихся как величиной, так и некоторыми особенностями тела. Цвет его обыкновенно коричневато-зеленоватый или иссиня-коричневый, но изменяется, смотря по месту и свойству воды, так что иногда даже в одной и той же реке переходит из темно-коричневого в коричнево-красноватый, кобальтовый, ярко-красный и даже грязно-белый. Встречаются экземпляры, которые и в живом виде имеют столь же красный цвет, какой получают после варки. Последний цвет зависит, по всей вероятности, от влияния солнечных лучей, которому часто подвергается скорлупа рака в то время, когда он вылезает из воды. Наконец, изредка встречаются еще альбиносы — совершенно белые раки, что зависит, должно быть, как от вырождения, так и особенно от нахождения их в глубоких расщелинах и местах, совсем лишенных света.

Кроме рек и озер, рак попадается еще в быстрых ручейках с чистой, прозрачной водой, а также изредка и в проточных прудах, куда заползает из речек.

Рак любит воду неглубокую, проточную и, облюбовав какое-нибудь местечко, не покидает его иногда по целым месяцам. Обыкновенно он или сидит в выкопанной норке, или же ползает, пятясь назад с помощью четырех пар своих маленьких лапок; и только при каком-нибудь внезапном шуме или испуге делает скачки назад, ударяя что есть силы широко раскрытым, в виде веера, хвостовым плавником. Впереди этих четырех пар лапок, служащих ему для передвижения, находится еще одна, более крупная пара, оканчивающаяся значительным утолщением — клешнями. Клешни эти составляют главное орудие нападения и защиты рака и, понятное дело, обладают тем большей силой, чем больше рак. Бывают раки, пожатие клешней которых может ранить руку до крови, а рыбу или другое мягкое животное чуть не перерезать пополам. Особенной же силой отличаются самки — рачихи. Схватив своего неприятеля, рачиха не выпускает его до тех пор, пока не минует опасность, а если сопротивление будет очень сильное, то скорее пожертвует своей клешней, нежели выпустит добычу.

Тело рака покрыто плотной известковой скорлупой, заканчивающейся со стороны головы выдающимся вперед острием, по обеим сторонам которого находится по глазу, сидящему на ножке, с помощью которой он может вращаться во все стороны, а ниже пара длинных щупалец, называемых в общежитии усами, которые рак держит всегда протянутыми вперед и направляет в ту сторону, откуда чует или запах пищи, или какую-нибудь опасность. Двигая усами, он старается коснуться ими предмета, и если это будет пища — ползет, а если враг — прячется в нору и, хлопая хвостом, спешит удалиться.

В основном членике этой пары щупалец находится так называемая слуховая ямочка, в которой помещается свободно колеблющийся камешек отолит. С ямочкой этой связано у рака чувство равновесия: когда в период линьки, о которой будет сказано дальше, камешек этот на время исчезает, то с ним исчезает у рака и чувство равновесия. Это чувствует, по-видимому, и сам рак, потому что каждый раз после обновления скорлупки сам, с помощью клешней, поднимает маленькую песчинку и кладет ее себе в новообразовавшуюся слуховую ямку.

Днем он держится большей частью на дне под камнями, корнями или в ямках на берегу, а ночью выходит из своих убежищ и рыщет, отыскивая пищу, состоящую как из личинок насекомых, растений, моллюсков и рыб, так и порченого мяса и вообще всякой падали. Особенную слабость он питает к последней и чувствует ее чуть не за несколько сажен. Попробуйте для примера бросить в воду, где водятся раки, разлагающийся труп какого-нибудь животного, и вы будете поражены, с какой быстротой они отовсюду наберутся. Вообще, как кажется, раку не столько нравится сама падаль, сколько ее острый запах. По крайней мере, как иначе объяснить себе то обстоятельство, что он лезет с жадностью на мясо даже и тогда, когда оно не протухло, а мечено каким-нибудь похожим на падаль запахом: терпентином, асафетидой и т. п., чем обыкновенно пользуются опытные раколовы и заманивают его в свои ловушки.

Охотясь главным образом ночью, рак тем не менее не дает спуску никому и днем и, сидя в своей норе и загораживая в нее вход клешнями, тщательно следит с помощью своих усов за всем, что перед ним происходит. Ползет ли мимо улитка, плывет ли головастик или даже лягушка — все сейчас схватывается и пожирается. Даже и водяным крысам и тем спуску не дает — живые или мертвые, они становятся его добычей.

Вообще, что касается пищи, рак ничем не брезгует. Он ест даже растения и особенно любит сочные коренья моркови и содержащий в себе известь топняк (Chara). Ради же извести, необходимой для образования его скорлупы, поедает моллюсков вместе с их раковиной и даже просто одну скорлупу, сброшенную как моллюсками, так и ему подобными раками.

Летом раки живут обыкновенно в мелких водах и если и попадаются в глубоких, то роют норы поближе к поверхности, чтобы удобнее было ловить пищу и погреться изредка на благодетельном солнышке, которое они очень любят, особенно незадолго до линьки. Зимой же держатся большей частью на глубине, в местах, где грунт крепкий, глинистый или песчаный с иловатыми слоями (мягкого, вязкого ила и сыпучих песков рак терпеть не может), а также под камнями и старыми древесными кореньями.

На западе раки проводят зиму в бодрствующем состоянии, но у нас, как кажется, погружаются в спячку. По крайней мере, по словам одного молодого наблюдателя, ему не раз приносили мужики глыбы смерзшегося ила и в них окоченевших раков, которые, будучи помещены в тепло, мало-помалу приходили в себя и оживали.

Раки не очень плодовиты. Самка, смотря по величине и возрасту, несет от 20 до 160 икринок, так что средним числом надо считать на самку не более ста икринок. Метание и созревание этих икринок сопровождается обыкновенно многими весьма интересными обстоятельствами.

Уже с наступлением эпохи нереста, что обыкновенно бывает в конце или начале декабря, у оплодотворенных самок между последней парой ног появляются ряды белых вермишелеобразных трубочек, а немного спустя из отверстий, находящихся при основании третьей пары ног, выпадают икринки. Но икринки эти не остаются здесь, а переходят на сегменты хвоста, называемого в общежитии раковой шейкой, где прикрепляются на ложных ножках с помощью особой молочно-белой клейкой массы, развивающейся под скорлупой рака и покрывающей икринки в виде тусклой роговой плевы. Появление этой белой жидкости служит обыкновенно признаком зрелости яичек. Впоследствии плева эта удлиняется и, завернувшись, образует у каждой икринки род ножки.

Снабженная такими как бы гроздями икринок, самка тяжело пятится по дну и то и дело встряхивает с силой хвостом, частью, быть может, для того, чтобы обмыть их, а главное, чтобы снабдить их необходимым для развития их кислородом. Особенно же часто производит она встряхивание это в последнем периоде развития икринок, когда они, по-видимому, нуждаются в особенном обилии воздуха, ибо сердце зародыша бьется в это время так часто, что число ударов в минуту доходит до 185.

Так возится рачиха со своими яйцами до заморозков и по оттаянии снега, а всю зиму проводит с ними в норах и как бы их высиживает. Замечательно, что в продолжение всей зимы она почти ничего не ест.

Наконец, наступает момент выхода рачка из икринки; последняя раскрывается посредине и образует из себя нечто вроде разверстой двустворчатой раковины или крышек раскрытых карманных часов. Рачок, обращенный к отверстию спиной, делает время от времени усилия, чтобы освободиться; освобождает сначала переднюю часть, потом корпус, а затем хвост и шейку. Наконец все громадное животное (оно имеет теперь около 11 миллиметров длины — величину маленькой мушки) выпрямляется, но отделиться не может, так как крошечные клешни его, имея на концах загнутые внутрь крючочки, так крепко вцепляются в покрытую какой-то клейкой жидкостью лапку матери, что никакие движения не в состоянии оторвать их от нее. Говорят даже, что если погрузить в это время мать в алкоголь, то и тогда они не разлучатся с ней.

В продолжение целых пяти дней, рассказывает Huxley, наслаждался я этим прелестным зрелищем, и ничто не могло заставить их отстать от нее. Подобная семейная сцена и изображена нами на прилагаемом здесь рисунке (рис. 10.2); А, В — ложная лапка (лапка, находящаяся под раковой шейкой) самки; С, Е — половинки лопнувшей икринки, из которой только что вылупился рачок; D и D' — рачки. Все изображение увеличено в 4 раза.

В таком связанном состоянии рачки остаются около 10 дней, после чего следует первая линька, а вместе с ней и первое их освобождение. Но и тут рачки не сейчас же решаются покинуть свою мать, а некоторое еще время прибегают, в случае какой-либо опасности, под ее защиту и укрываются у нее на хвосте, как в каком-нибудь убежище.

Получив некоторую свободу движения, эти маленькие животные спешат расползтись, хотя бы на очень небольшое расстояние, каждый раз, как мать их немного приостановится; но только померещится им опасность, только заволнуется немного посильнее вода, как сейчас же, как бы по сигналу матери, спешат все доползти до нее и собраться у нее в кучку на хвосте, а она, со своей стороны, старается, насколько хватает сил, укрыть их в безопасное место. Такая беспомощность длится, однако, недолго, и вскоре рачок, расставшись навсегда с матерью, ищет себе приюта на дне реки под камешком или роет себе норку; вообще получает все ухватки и характерные свойства, присущие его рачьей породе, и становится вполне самостоятельным.

Время выхода рачков из икринок во многом зависит от температуры воды и бывает у нас средним числом около половины июня или начала мая. Только что вылупившиеся крошки имеют, как я уже сейчас сказал, около 1/10 сантиметра длины и 1/30 сантиметра ширины. Основание клешней этих малюток, внешний край их, а также кончик их ног — красные; все остальное бледное и только скорлупа зеленоватая с красными мраморными разводами.

В первый год своей жизни рак, по словам Шотрана, линяет восемь раз. Первая его линька происходит, как мы видели, еще в то время, когда он прикреплен к материнскому хвосту, а следующая затем вторая, третья, четвертая и пятая с промежутками в три недели каждая; так что все 5 линек молодой рачок совершает приблизительно в 90—100 дней, с июля по сентябрь. С последнего месяца до апреля следующего года дается передышка — линьки нет, а начиная с мая по август следуют линьки шестая, седьмая и восьмая. На втором году рак линяет 5 раз, то есть в августе, сентябре и мае, июне, июле следующего года. На третьем году — два раза, а затем, начиная с четвертого, всего по разу. Так что с этих пор рост его, который только и увеличивается, что во время линьки, начинает подвигаться еще медленнее.

Подтверждение этого мы находим у Субейрана, который, тщательно измеряя в продолжение многих лет ежегодный прирост рака, нашел, что в первый год рак увеличивается на 4 сантиметра, на второй — на 3, на третий и четвертый — на 2, а затем, начиная с пятого, прибывает не более как на половину, много один сантиметр в год. Прирост этот продолжает увеличиваться до тех пор, пока не достигнет (в исключительных случаях) громадного для рака роста 20 сантиметров. На каком году он достигает этих крупных размеров — до сих пор неизвестно. Известно только, что жизнь этих животных продолжается до 15—20 лет. Полного полового развития раки достигают не ранее 6-го и в редких случаях 5-го года. Попадающиеся же очень небольшие самочки с икрой представляют явление почти аномальное.

У нас линька взрослых раков происходит обыкновенно между маем и сентябрем, а больше всего около 15 июня, когда начинает колоситься рожь.

Линька для рака самый страшный период жизни и сопровождается всегда очень болезненным состоянием, кончающимся нередко даже смертью. Особенно гибельно оно бывает для молодых экземпляров. Болезненность эта, главным образом, происходит оттого, что раку приходится сбрасывать весь свой покров и заменять его совершенно новым.

Вот как описывает этот интересный процесс Реомюр.

«Уже за несколько часов до начала линьки,—рассказывает он,— рак начинает потирать один член о другой и, не меняя места, двигать ими поочередно. Затем бросается на спину и судорожно сгибает и разгибает хвост, причем усы его также приходят в какое-то судорожное подергивание. Все эти движения расшатывают члены его в их оболочке и расширяют последнюю. После этой подготовительной работы рак как бы вытягивается (вероятно, вследствие сжатия, которому подвергается его тело внутри скорлупы). Тогда тонкая оболочка, соединяющая заднюю часть скорлупы с первым кольцом хвоста (шейки), лопается и выдвигается туловище, покрытое своим новым, еще мягким покровом, темно-коричневый цвет которого резко отличается от буро-зеленого цвета прежней скорлупы.

Дойдя до этой стадии, рак на некоторое время приостанавливается, и затем, собравшись с силами, снова приводит в движение все тело и все члены.

Напираемая сзади и снизу силящимся вылезти телом, оболочка держится теперь только близ головы. Еще усилие — и из старой скорлупы вылезают голова, глаза и щупальца, а за ними вытягиваются одна за другой, или сначала с одной, а потом с другой стороны, сразу все лапки. При этом надо заметить, что этому извлечению членов немало способствуют трещины, образующиеся в оболочке. Впрочем, если почему-либо член не вылезает, то рак волей или неволей должен покончить с ним и, оторвав, оставить в старой скорлупе.

Как скоро лапки освободились, рак вытягивает из скорлупы голову и тело и, выпрямив хвост, делает резкий прыжок вперед. Этим он освобождает последний и, таким образом, покидает навсегда свою старую скорлупу, которая, упав рядом с ним и стянув свои трещины, так сильно походит на своего прежнего обладателя, что, двигайся она, ее можно было бы принять за живого рака».

Все это напряжение, вся эта работа крайне утомляет несчастного рака и если прибавить к этому еще тот смертельный страх, который он испытывает, чувствуя себя совершенно беззащитным, ища всюду убежища от яро преследующих его жадных собратий, то болезненное состояние его становится вполне понятным. Особенно же утомляет линька старых раков-клешняков. После нее они так ослабевают, что не выказывают почти никаких признаков жизни и лежат на боку, как мертвые. «Найдя его,— говорит Фенютин,— думаешь: класть ли его в корзину или бросить? Только по свежему, нетухлому запаху догадываешься, что рак еще жив. Он не имеет сил расправить ни своего тела, ни своих клешней, которые всегда находятся в беспорядке: иногда сплетаются между собой или изгибаются крюком и, отвердев, остаются в таком положении на весь год. Старых клешняков в это время часто находят мертвыми, только в половину вылинявшими: явный признак бессильной старости. Так что, следовательно, линька — это как бы естественный конец жизни рака».

Но вот проходит несколько дней — тело рака покрывается новой известковой скорлупой, и он чувствует себя в ней вполне безопасным и таким счастливым, как только может быть счастлив рак. Одновременно с отбрасыванием скорлупы происходит также отделение и извержение оболочки желудка и замена ее новой оболочкой. Так что животное обновляется и молодеет не только с наружной, но и с внутренней своей поверхности. «Чего бы не дал,— восклицает Гартвит, у которого мы заимствовали эту подробность,— иной из нас за подобную способность омолаживать, время от времени свой желудок!»

Продолжительность линьки рака зависит главным образом от его силы и обстоятельств, при которых она совершается, и может длиться от 10 минут до нескольких часов. Кроме того, она зависит также еще от присутствия в желудке рака особых вырабатываемых им же самим известковых камушков, называемых обыкновенно раковыми глазками, или жерновками. Эти чечевицеобразные камушки находятся в теле рака не постоянно, но появляются, по наблюдениям Шотрана, приблизительно за 40 дней до линьки у четырехлетнего рака, за несколько менее этого времени у более молодых раков и только за 10 дней у годовалых. Попадая в желудок, камни эти перетираются, затем всасываются, причем весь процесс всасывания, смотря по возрасту рака, длится от 30 до 80 часов. Если же жерновки еще не вполне образовались или раствор их не вполне поглощен телом рака, то линька идет плохо, и бывают случаи, что рак в это время умирает. По прошествии линьки жерновки опять исчезают и появляются не ранее вышеозначенного срока до следующей линьки.

Недавно вылинявший, красновато-коричневый рак довольно красив, особенно же рачиха со своим распущенным зубчатым хвостом и средней величины молодые раки. Последние отличаются замечательной пестротой цветов и бывают почти всех оттенков радуги: телесно-палевого, оранжево-буроватого, красного, фиолетового, чисто-голубого, лилового и зеленоватого".

«До чрезвычайности любопытно,— говорит Фенютин,— бывает видеть, когда несколько десятков таких разноцветных малюток раков, на песчаной отмели реки, в тихую погоду, на припеке июньского красного солнышка, сидят, ползают, иногда как будто играют, поблизости от своих небольших норок. Игра их состоит в том, что они, встретившись друг с другом, поднимут головы и туловища кверху, упрутся передними лапками друг в друга и щиплются клешнями. Эта игра, или, вернее сказать, борьба, продолжается до тех пор, пока один не схватит другого клешней за голову; тогда тот, чья голова попала в клешню, захлопает хвостом, вырвется и быстро задом отбегает прочь; потом, сделав большой круг, возвращается к своим товарищам. В это время они, чуть только завидят человека или какую-нибудь другую опасность, суетливо прячутся в свои норки, а которые не успеют попасть туда — хлопают хвостом и скрываются в глубине реки. Никогда в одну и ту же нору не вползают два рака, никогда они не живут вдвоем. Рак, занявший нору, тотчас садится при входе и выставляет вперед разжатые клешни».

Описывая процесс линьки, мы упомянули, между прочим, что, спеша снять оболочку, рак иногда принужден бывает прямо оторвать лапку или клешню; но кроме процесса линьки он делает нередко то же самое произвольно, под влиянием чего-нибудь другого, напр., страха. Совершив над собой подобную ампутацию, рак бежит на оставшихся у него ногах далее, как будто с ним ничего не случилось, а по истечении некоторого времени на месте отброшенных членов вырастают новые, но форму прежних принимают только после нескольких линек и одинаковой величины с утраченными никогда не достигают. Вот почему встречаются так часто раки, у которых одна клешня меньше другой: маленькая — всегда признак, что выросла позднее и заменила собой оторванную или отброшенную. Вообще раны, нанесенные ракам, особенно вскоре после линьки, в то время, когда покров их еще не совсем тверд, могут производить анормальные наросты, поддерживая которые можно породить крайне интересные уродливости (интересный опыт для любителей).

В аквариуме рак гость довольно редкий и, так как любит воду свежую, проточную, может жить только там, где соблюдено это условие или где вода хотя и не меняется, но освежается каким-нибудь воздуходувным аппаратом. О том, какой аппарат для этого пригоднее всего и где его можно приобрести, скажем в своем месте. Затем грунт аквариума должен быть песчаный, вперемежку со слоями крепкого суглинка и засажен растениями, преимущественно топняком, который, содержа в себе массу азотистых веществ и извести, служит для рака как прекрасной пищей, так и превосходным материалом для образования жерновок. Но особенно важно, чтобы высота воды в аквариуме не превышала 3 вершков и чтобы по дну там и сям были набросаны камни с углублениями или пещерками. При этих условиях раку в неволе живется довольно хорошо и в некоторых случаях он совершает здесь даже благополучно свою линьку. Как на такой случай, можно указать на случай, рассказанный Белем в его British Crustacea.

«Одно время,— говорит этот наблюдатель,— жил у меня речной рак (Astacus fluviatilis), которого я содержал в небольшом стеклянном сосуде, в который наливал не более как на 6—7 сантиметров воды, так как опыт показал мне, что, вероятно вследствие недостатка воздуха, рак не может жить в более глубокой воде. Пленник мой сделался мало-помалу очень смелым, и когда я опускал на край сосуда пальцы, то он даже дерзко нападал на них. Он прожил у меня около полутора лет, как вдруг я заметил в аквариуме нечто такое, что в первую минуту принял за второго рака, но при ближайшем рассмотрении увидел, что это была только его прежняя, сброшенная в полнейшей целости скорлупа. Потеряв оболочку свою, друг мой потерял всю прежнюю свою храбрость и находился в ужаснейшем волнении. Его мучила теперь мягкость его покрова, и он в продолжение целых двух суток метался во все стороны каждый раз, как я входил в его комнату. На третий день, наконец, он как будто немного поуспокоился и пробовал было даже пустить в дело свои клешни, но все-таки еще с некоторого рода застенчивостью, так как, чувствовал, что был далеко еще не так тверд, как прежде. Но прошла неделя, и рак мой сделался столь дерзким, как никогда: его орудия были остры, он казался более рослым и небезопасно было уже позволить ему щипнуть себя клешней. Всего он прожил у меня около двух лет, в продолжение которых съел лишь нескольких червей, и то как пришлось. Быть может, и всего-то он съел их не более пятидесяти».

У другого наблюдателя речной рак (разновидность) прожил полгода в наполовину наполненном водой тазу и также ничего не ел, причем силы его нисколько не уменьшались и даже когда как-то раз собака, забывшись, вздумала было полакать из того таза, где он жил, то он так сильно ущемил ее за морду, что она подняла страшнейший визг.

Другого рака этот же наблюдатель пробовал кормить мухами. Рак замечал муху не ранее, как когда приближали ему ее к самым щупальцам. Готовясь схватить муху, он приводил сначала в дрожание челюсти, а затем ударял по ней до тех пор клешнями, пока ему не удавалось ее защемить. Тогда он подносил ее ко рту и проглатывал. Замечательно, что, наевшись, рак этот ложился на бок и отдыхал. Интересно бы знать: делают ли то же и наши раки?

Но самое подробное наблюдение было произведено французским любителем А. Делавалем над разновидностью речного рака, так называемым красноклещиком. Вот как он описывает его жизнь в аквариуме.

В начале сентября, говорит он, я поместил две пары красноногого рака в аквариум около 14 вершков длины, 7 верш, ширины и такой же высоты, дно которого было сделано из шифера и покрыто слоем песка в 11/2 или 2 вершка толщины. В одном из уголов его находилась маленькая скала из жернового камня с пробуравленными в ней несколькими ходами, которые должны были служить убежищем для раков, да вокруг нее было рассажено несколько кустиков водяного мха (Fontinalis).

Помещенный перед большим окном, выходившим на юг, но защищенный от слишком сильного солнечного припека закрывавшей часть окна зеленой шелковой занавеской, мой маленький прудик освежался постоянным притоком воды, которая, прежде чем попасть в него, насыщалась воздухом, проходя через маленький стеклянный наконечник.

Мои новые жильцы прогуливались, отыскивая себе жилище, в выборе которого никак не могли прийти к соглашению, вследствие чего на другой же день от четырех осталось в живых только два: другие два пали жертвой распри. К счастью, погибли как раз самец и самка, так что борьба, по всей вероятности, происходила самца с самцом и самки с самкой.

Затем победители, не имея более причины тревожиться, не замедлили каждый выбрать себе место по вкусу. Один избрал его себе наверху, в углублении скалы, из которой выглядывали лишь его свесившиеся клешни, готовые схватить всякого проплывавшего мимо или привлеченного находившимися в постоянном движении усами смельчака, другой выкопал себе яму, пятясь сложенным хвостом назад и вырывая песок лапками. Оба разместились со стороны противоположной свету.

Мои раки выходили из своих норок только ночью или когда им давали корм, состоявший из свежего мяса, маленьких лягушек, свежей рыбы или мотыля, который они предпочитали всему остальному. Способ, которым они отыскивали его ощупью в песке, был чрезвычайно любопытен. Они прямо погружали свои маленькие лапки в песок, и тонкое их осязание давало им знать о добыче, которую они, захватив как вилкой, передавали затем из одной лапки в другую до самого рта.

Рак пускается вплавь лишь в исключительных обстоятельствах. Обыкновенно же, чтобы подняться, он карабкается по неровностям скалы или цепляется за ветки водяных растений. Своими клешнями он действует чрезвычайно неловко, и моим ракам ни разу не удалось захватить ни одной из маленьких рыбок (голубого каменного окуня и колюшки), которых я посадил к ним, чтобы оживить немного подводный пейзаж. Но они очень любят заниматься своим туалетом и чрезвычайно старательно поводят своими клешнями по панцирю, счищая с него малейшие соринки и насаживающуюся плесень и вообще всяких растительных паразитов. Особенно же они следят за чистотой своих глаз: то и дело схватывают стебелек глаза, вытягивают его клешнями своих маленьких лапок и очищают старательно его углубление.

20 октября при температуре +13° по Р. эта мирная чета начала вдруг выказывать необычайное оживление и, казалось, из-за чего-то ссорилась. За угрозами последовали действия, и оба антагониста вступили в бой, подобно двум борцам, готовым вцепиться друг другу в бороду.

Борьба эта продолжалась около двадцати минут, после чего оба разошлись в разные стороны. Я тотчас же схватил самку и нашел на маленьких ножках ее шейки (хвоста) небольшое известковидное скопление, успевшее уже затвердеть.

Вскоре затем, если не ошибаюсь дня через два (точно я не помню), появилась под шейкой студенистая слизь, которая понемногу впиталась, и через несколько дней показались икринки.

Икринки эти были предметом постоянных и неустанных забот матери. Она их с любовью гладила лапками, чтобы держать постоянно чистыми от всякой плесени и паразитов, приводила их осторожно в движение, качала, чтобы освежить их притоком нового воздуха, и тщательно удаляла те из них, которые начинали портиться.

Мало-помалу супруги превратились в прежних эгоистов, и когда им случайно приходилось находиться вместе, то встреча их была, скорее, враждебна, чем дружелюбна.

22 мая, то есть 7 месяцев и два дня после оплодотворения, при температуре +19° в воде, я заметил на песке близ матери три крошечных рачка. Они были не крупнее хлебного зерна и имели цвет розовой креветки. Тем не менее тело их было уже вполне сформировано, и только спинной черепок (панцирь) был чересчур широк. Я положил им вместо люльки губку, и рачата тотчас же забрались в ее норы, предпочитая их шейке своей матери.

Три дня спустя (25 мая), когда самка, приподнявшись, обратилась животом к стеклу, я заметил с дюжину других рачат, сидевших еще на шейке (хвосте). Одни из них были еще совершенно красные и не двигались, а другие, более бледные, были чрезвычайно живы и имели уже маленькие черные глазки.

Каковы были в это время отношения между детьми и родителями, мне не удалось заметить. Но рачата быстро уменьшались в числе, и 27 мая я увидел уже последних из них, копошившихся на губке. Тело их приняло уже нормальные размеры, но имело синеватый оттенок, было совершенно прозрачно, и все его части были крайне отчетливы.

После 1 июня я не видел уже более рачат, а под шейкой у самки оставалось лишь несколько скорлупок, которые вскоре втянулись или отвалились.

Она возвратилась к прежнему своему образу жизни и заняла прежнюю свою квартиру, как вдруг 24 июня около 9 ч утра я заметил, что она находится опять в каком-то необычайном волнении, которое я приписывал царившей в это время чрезмерной жаре. Но возвратясь в 10 часов, я увидел на песке дряблый, обесцвеченный труп, а рачицу занимающей свое обычное место. Я взял эту покинутую ею оболочку. В ней не видно было ни малейшего отверстия, ни малейшей трещины. Череп был только приподнят со стороны хвоста, подобно крышке коробки, и все клешни и лапки сохранились вполне.

Животное должно было, по всей вероятности, приподняв скорлупу со стороны хвоста, выдернуть сначала с силой свою заднюю часть тела, а потом вытащить уже лапки и клешни, как из перчатки без пуговиц, и хвост, как из футляра.

Из московских любителей больше всего занимался содержанием раков А. О. Вальтер.

Так один рак, взятый из Москвы-реки, прожил у него в аквариуме более года. Рак этот был пойман в ноябре и имел около 21/2 дюймов. Аквариум, в котором он помещался, имел 9 вершк. длины, 6 вер. шир. и столько же глубины, имел песчаное дно и был засажен кустиками элодеи. Кроме рака в нем жили еще несколько щиповок, гольцов и вьюнов. Как только рак был пущен в аквариум, он начал плавать быстро взад и вперед, помогая себе сильными ударами хвоста; затем, несколько минут спустя, разрыл хвостом и ногами песок и засел в него. В таком положении он пробыл около 3 дней, причем не проявлял никаких признаков жизни, так что для того, чтобы удостовериться, жив ли он или нет, его приходилось подталкивать; но и после такого подталкивания он только немного или пятился назад, или поводил усами. Наконец, на четвертый день он выполз из своего убежища и начал немного ползать по дну. В это время В. кормил свою рыбу сырой говядиной. Кусочек ее упал как раз около рака. В одно мгновение он схватил его, поднес ко рту и, шевеля своими челюстями, начал есть с удивительной быстротой. Ему дали второй, третий, и он съел их так же быстро. С этих пор рак стал гораздо живее, ползал по дну и охотился за рыбой.

Охота происходила преимущественно ночью, а днем он выказывал лишь поползновение поймать, делая несколько шагов за плывущей добычей и затем, как бы подумав или отчаявшись в удаче, вползал обратно в избранный им угол. Впрочем, и ночью охота его не была совсем удачна и, только раз поймав гольца, он пожрал его, оставив к утру лишь один скелет. Во время этой ночной охоты рак так сильно мутил воду, что она оставалась мутной и днем. Пробовали ее менять, но все старания были напрасны: не проходило нескольких часов, как муть опять возобновлялась. Прожив некоторое время, рак этот так привык к месту кормления, что приползал туда, лишь только чувствовал голод. При этом он выказывал еще такую смышленость: когда давали ему маленький кусочек, то он съедал его тут же, если же получал крупный, то тащил его в свою нору и уже там его поедал.

Другой живший у него рак был очень маленький, не более 1 дюйма. Он был пойман сачком на р. Сетуни. Рачок этот обжился очень быстро и почти в день своего помещения выбрал уже себе местечко в гуще водяных растений. Пищей ему служила также говядина, которую ему подносили на палочке или соломинке. Рак схватывал ее очень ловко и тотчас же съедал. Аквариум, где он жил, помещался на солнечном припеке, но в самую жару затенялся занавеской. Раз как-то, отправившись на экскурсию, В. забыл его затенить, а когда возвратился назад, то увидел, что вода до того нагрелась, что все рыбы околели, причем некоторые из них даже испортились. Воображая, что та же участь постигла и рака, он начал было выливать воду, но каково же было его удивление: в корнях густой осоки рак оказался жив и совершенно невредим.

У того же наблюдателя жила еще рачица с икрой. Она помещена была им в аквариум с глубиной воды в 4 вершка. Пущенная туда, рачица начала с беспокойством ползать по дну и, подплывая то и дело к поверхности, высовываться из воды. Поняв, что ей хочется вылезти на сушу, В. поставил в аквариум опрокинутый, выдававшийся слегка над водной поверхностью цветочный горшок. Рачица сейчас же нашла его, но вползти на него не выказывала желания, а старалась укрепиться на боках его, близ поверхности воды. Тогда он втиснул горшок в дно аквариума так, что над дном горшка осталось до поверхности воды не более вершка. Рачица быстро взобралась на него и с тех пор почти уже его более не покидала. Находясь здесь, она постоянно шевелила ложноножками, к которым прикреплены были икринки, и делала это, вероятно, для того, чтобы воспрепятствовать осаживанью на них мути. Пищей ей служила сырая говядина и дождевые черви, но, кроме того, она еще часто ловила и объедала тритонов, которые почему-то полюбили ее местопребывание. Из 12 тритонов, живших в аквариуме, 6 были ею положительно искалечены. Так она прожила в аквариуме долее месяца, но из икринок ее ничего не вывелось: они стали мало-помалу загнивать, отпадать и под конец совсем исчезли. Быть может, часть их даже была съедена и тритонами.

Кроме этих трех случаев, у В. раки были еще много раз и всегда превосходно жили в аквариуме, но требовали непременно очень низкой (не выше двух-трех вершков), хорошо насыщенной воздухом воды и обильной пищи. Кроме сырой говядины они с удовольствием ели печенку, хлеб, свеклу, морковь, молодые побеги водяных растений, особенно рогоза (Typha latifolia), салат-латук и больше всего бодягу. Последнюю раки так любили, что, по наблюдениям, в том месте реки, где есть бодяга, там можно всегда найти и рака.

Помещая раков в аквариум с целью разведения, надо сажать только одних самок и притом уже с оплодотворенной икрой, что, как мы видели, всегда можно узнать по присутствию белой массы между последней парой ног. Поместив самок, надо пустить как можно сильнейший приток воды и продолжать его до самого выхода рачков из икринок, то есть приблизительно до конца мая. Как для этих самок, так и вообще для раков необходимо класть в аквариум небольшие дренажные трубы, в которые бы они могли время от времени укрываться. Место трубок могут заменить также сделанные из камушков пещерки или наваленные массой неровные камни. Освещение требуется не очень сильное, верхнее, так что стенка, обращенная к свету, должна быть или чем-нибудь прикрыта, или сделана цинковая, непрозрачная. В противном случае освещение должно быть сверху сильнее. Вообще раки очень чувствительны к силе освещения. Перед грозой, как только станет темновато, они выходят из нор и расхаживают по дну у берега, но стоит только погоде разгуляться, как сейчас же залезают опять в норы. Если же на рака навести внезапно зеркальцем пучок солнечных лучей, то он сейчас же остановится.

Раки могут жить очень долго без воды и нередко попадаются в таких норах, где по нескольку дней ее не было. Это дает возможность перевозить их на большие расстояния. Пересылая их, однако, надо обращать особенное внимание на то, чтобы они были наложены как можно плотнее, и отделять один слой от другого соломой или травой, иначе все упавшие на спину раки будут немедленно пожраны лежащими выше. То же случается часто и в аквариумах, а потому упавшего на спину рака следует сейчас же перевернуть. Лучше всего пересылать раков в деревянных опилках.

Бокоплав, мормыш. — Gammarus pulex Fabr

Небольшой, не крупнее нашего рыжего таракана (прусака), рачок. Тело его согнуто дугой, бока сжатые, ног, считая и клешни,— четырнадцать. Бокоплав любит воду чистую, проточную и потому водится преимущественно в чистых прудах, озерах и ручьях с песчаным или известковым грунтом.

Очень живой, быстрый рачок этот держится почти постоянно близ дна на нижней поверхности листьев и плавает боком, отчего и получил название — бокоплав. Плавая, он передвигается не равномерно, а скачками, что происходит оттого, что главным органом передвижения у него служат не ноги, а хвост, который он поочередно то сжимает, то разжимает. Плавание это очень любопытно, но особенно любопытны скачки бокоплава, если вынуть его из воды. Тогда в один мах перескакивает он задом через весь аквариум и таким образом как бы напоминает этим скачки омаров, которые, как говорят, делают прыжки в 2—3 сажени. Хвост, с помощью которого бокоплав делает эти скачки, не сплошной, а состоит из 7 сегментов, из которых каждый, за исключением последнего, снабжен парой лженог. Из них 3 задних пары остаются неподвижны, а 3 передних, наоборот, находятся в постоянном вращательном движении, подгоняя воду к дыхательным органам, прикрепленным в виде листочков к ногам туловища (легче всего это видеть, когда рачок лежит спокойно). Движение это становится тем сильнее, чем меньше кислорода в воде, так как бокоплавы обладают чрезвычайно деятельным дыханием, требующим постоянного обновления воздуха, и быстро мрут в такой воде, которая не очищается растительностью. Вследствие этой же сильной потребности дыхания бокоплавы, попав в плоский сосуд или аквариум с плоскими краями, немедленно собираются поверх воды.

Самка бокоплава отличается от самца меньшим ростом и носит свои икринки под животом до тех пор, пока из них не выведутся молодые рачки. Сколько времени нужно для выхода последних, еще вполне не исследовано, но, вероятно, не менее двух или трех недель. Вообще это интересный вопрос, который неплохо было бы исследовать. По выходе из икринок бокоплавы не расплываются, но остаются, как и молодь речного рака, под животом матери и ищут, как цыплята, ее защиты.

Бокоплавы живут, как мы выше сказали, на дне мелких, но непротухающих вод, охотнее всего под большими камнями и кусками дерева; питаются преимущественно растительными веществами и осенью, напр., мастерски обгладывают падающие в воду листья. Если поднять быстро камень, под которым они живут, то найдем их обыкновенно густо скученными, малых и больших, перемешанных между собой в страшном беспорядке. Но как только они заметят, что их обеспокоили, то тотчас же разлетаются по всем направлениям, для того чтобы спрятаться за первым встреченным предметом. Те из них, которые остались приставшими к снятому камню, для того чтобы достигнуть спасительной стихии, стараются освободиться от него усиленными движениями хвоста, скользя при этом боком, но не прыгая в собственном значении слова. Если же им не удается оторваться от камня, то жабры их скоро засыхают, в особенности на солнце; так что причину стремления их оторваться как можно скорее нужно искать не только в испуге от приближающегося врага, но, по преимуществу, в их боязни света. Если их поместить в сосуде, то первое действие их заключается в отыскании по возможности темного места под листом или камешком.

У бокоплавов проявляется иногда некоторая сообразительность. Когда к ним был однажды посажен маленький сом, то, почувствовав опасность, они сейчас же все попрятались и сидели два дня не передвигаясь, пока не вынули сома, а когда он был удален, то снова весело заплавали.

Бокоплав, взятый из ручьев, держится в аквариуме довольно плохо и с трудом проживает неделю, много две, но взятый из прудов, в особенности с небольшим протоком, живет хорошо.

Содержание их очень простое. Достаточно взять стеклянную банку, наложить на дно на три пальца промытого речного песка, налить ее, если возможно, наполовину водой из места обитания, а наполовину из водопровода, пустить плавать по поверхности трехдольную ряску — и помещение готово.

Устроив таким образом банку, большой любитель мелких водяных обитателей д-р А. Н. Серебренников пустил в нее несколько взятых из Косинского озера бокоплавов и, прикрыв ее стеклом, поместил на солнечное окно. Кормом им служили крошки или даже прямо кусок белого хлеба, который он спускал им на ниточке раза по два в неделю.

И надо было видеть, говорит он, как жадно бокоплавы накидывались на хлебный комок и, облепив его со всех сторон, волочили, таскали туда и сюда, рвали на части, а потом мчались с добычей куда-нибудь в укромное местечко, где можно было спокойно накушаться досыта. В остальное время они отдыхали, свернувшись «калачиком», или ерзали и кружили боком по дну, перебирая передними лапками песчинки, или вдруг взлетали кверху, описывая при своем движении довольно крутые дуги.

Спустя два месяца по помещении в банку бокоплавов С. стал замечать, что некоторые из них стали плавать попарно, а в десятых числах февраля вдруг из ряски выскочил целый выводок крохотных, юрких существ. Это была неизвестно когда народившаяся молодь. Выплыв из своей зеленой беседки, малютки тотчас же опять туда забрались и выплывали оттуда не иначе, как будучи чем или кем-нибудь вспугнуты. По-видимому, они находили там необходимую для себя пищу или же просто укрывались от преследования своих нередко жадных родителей.

Из дальнейших наблюдений оказалось, что число народившихся малюток в банке было около 12. Мальки росли, по словам С, довольно ходко, сбрасывали целиком кожу, подобно другим ракам, и постепенно сравнялись в величине со взрослыми.

Из этого количества, однако, не все доросли до весны. Часть их погибла, быть может съеденная родителями, а часть от жары, так как тепла все они не выносят и гибнут от него в обилии. Чтобы прекратить мор, С. подбавил холодной воды, что их тотчас же оживило, и прикрыл банку со стороны света и сверху бумагой. Кроме того, для большего затенения поместил в банку боком цветочный горшок. Горшок этот явился для бокоплавов гротом, и они с удовольствием забивались в него, укрываясь от лучей неприятного для них солнца.

Питаясь гниющей растительностью, бокоплав с неменьшей охотой ест также гниющую рыбу, мясо и вообще всякую животную пищу, так что является прекрасным санитаром. Поедая последнюю, он растет даже скорее и становится крупнее. Особенно он любит мелких земляных червей, на которых обыкновенно бокоплавы нападают и разгрызают на части.

Под Москвой обилием бокоплавов отличается Святое озеро в Косине (по Моск.-Каз. ж. д.). Бокоплавы эти водятся здесь в громадном количестве и встречаются преимущественно по берегам, близ корней растений (Caltha palustris, напр.), в ряске, элодее, а также под набросанными близ берега рогожами. Вода в Косине очень чистая, прозрачная, а грунт мелкозернистый, песчаный. Кроме того, бокоплавы встречались мне в р. Уче в деревне Листвянах.

Бокоплавы, как говорят, составляют самую лучшую пищу для протея, который, как известно, мертвой пищи совсем не принимает, а дождевых червей если и ест, то не особенно охотно. Плавая около протея, бокоплавы щекотят его рыло и тем дают знать этому слепому животному о своем присутствии.

Пресноводный краб. — Telphusa fluviatills

Очень оригинальное и крайне интересное животное. Это тот самый краб, изображение которого постоянно попадается на античных римских и греческих медалях и который служит одним из самых любимых народных кушаний жителей Южной Европы. Водится преимущественно на берегах пресноводных озер, рек, ручьев Италии, Сицилии и Греции, а у нас — на Кавказе по обрывистым берегам р. Куры выше Тифлиса и в Крыму.

Тело его округло-квадратное, приплюснутое, в виде толстой деревенской лепешки, покрытое твердым неровным роговым щитком. Ног 5 пар, из которых одна пара с крупными клешнями; глаз пара, на длинных стебельках, вследствие чего они сильно выдаются из-под щитка и видят отлично не только то, что впереди и с боков их, но и то, что происходит над ними. Щупальца небольшие, едва заметные.

Цвет его темно-буро-зеленоватый, словом, цвет сгнивших водорослей; местами окраска эта светлее, в особенности же на верхних члениках, так сказать бедрах, ног.

У нас особенно обильно водится в речках на Кавказе, где встречается преимущественно в чистых мелких ручьях с каменистым дном, и в хорошие солнечные дни можно наблюдать, как он предпринимает целые путешествия вверх и вниз по ручью, подкрадывается к головастикам, молодым форелькам и чрезвычайно ловко схватывает их своими клешнями. В серые же дни прячется под камнями, к которым чрезвычайно подходит по окраске. Даже клешни, которые на конце красного и фиолетового цвета, не выдают его своей яркостью. Выносливость его весьма велика, но при условии, чтобы вода не слишком нагревалась и была чиста.

Линька происходит в начале сентября. Перед ней краб меняет свой коричнево-зеленый цвет на желтоватый, причем резко выступают красноватые полоски на ногах. Самый процесс линьки очень мучителен, и много крабов погибает в это время. Тотчас после линьки краб бывает сверху темно-серого стального цвета, снизу белого, а клешни окрашены в ярко-оранжевый цвет. Такая же окраска бывает у молодых особей. Краб этот очень хищное животное и не щадит своих родичей, так что во время линьки вылинявшие раньше самым варварским образом съедают только что слинявших.

Краб этот не представляет редкости и находился довольно долгое время в аквариуме Московского Зоологического сада, куда он прислан был с Кавказа покойным Н. Н. Шавровым.

Всех присланных сюда крабов было четыре, но два погибли или во время перевозки, или вскоре после нее, будучи привезены совершенно избитыми, искалеченными. Оставшиеся в живых были посажены сначала просто в жестянку, где пробыли около недели, а затем пересажены в большой аквариум. Дно этого аквариума было покрыто толстым слоем мелкого белого, так называемого воробьевского песка, а сверх него положено было два камня с выдолбленными снизу пещерками, в которых крабы сидели спрятавшись (в песок они никогда не зарывались).

Воды в аквариум налито было едва на 1/2 вершка, так что она не покрывала им даже спины, а растительности в нем не находилось положительно никакой. Крабы эти приходили в движение только вечером, а днем, избегая всячески света, прятались в норки и выходили оттуда только тогда, когда давали им корм. Кормом им служили довольно большие куски мяса и рыбы, живой или мертвой. Куски эти они обыкновенно утаскивали к себе в норы и там поедали. Нередко куски эти лежали у них так долго, что белели и начинали даже разлагаться. Кормили их довольно редко — дня через два или три. Вода в аквариуме стояла без перемены, а экскрементов никогда не вычищали: они сами исчезали, смешиваясь с песком.

Когда дотрагивались до крабов, то они начинали пятиться и поднимали клешни кверху, принимая как бы угрожающий вид. Затем, еще одно из курьезных явлений была способность их ходить всевозможными способами: передом, задом и боком. Особенно же странно и смешно было беганье боком, когда они спешили. Иногда также они приподнимались еще на лапках, причем последние совершенно выпрямлялись, как палки, и крабы принимали такой вид, будто они стоят не на ногах, а на каких-то подставках или ходулях.

Крабы никогда не сидели вместе, а всегда каждый в своей норке и, завидев друг друга еще издали, старались почему-то тотчас же убежать как можно дальше один от другого.

Во все время своего пребывания в Зоологическом саду крабы эти линяли всего только раз, но как произошел самый процесс линьки — этого не видели. Нашли лишь одни результаты: отброшенные щит, клешни и глаза. Щит оказался лопнувшим с нижней стороны, клешни были сняты без всякой трещины и вообще всякого повреждения, словом, как перчатки, а глаза тоже сохранились целиком, но не были соединены со щитом.

Крабы эти прожили в неволе 11/2 года и умерли только зимой от неизвестной причины, быть может, даже от недостаточно хорошего ухода. После смерти щиток их, вопреки мнению большинства, нисколько не изменился и сохранил тот же цвет, как и при жизни.

Крабов этих можно содержать даже и просто в террариуме, в котором, однако, надо устроить небольшой мелкий бассейн с водой, хотя бы просто в виде противня, и наложить в него камней. Почва в этом террариуме должна быть песчаная и притом постоянно влажная. Кроме того, в него надо посадить одно или два деревца.

Вот как описывает жизнь своих крабов в террариуме Ф. Ф. Каврайский — первый, насколько мне известно, произведший такого рода опыт.

«Как только крабы мои были пущены в террариум,— рассказывает он,— они быстро разбежались по сторонам, видимо не доверяя друг другу, и, надо сказать, не без основания, так как ни на кого они не нападают с таким азартом, как на своих сородичей. Поэтому первое правило содержания этих ракообразных в неволе заключается в том, чтобы выбирать для сожительства экземпляры по возможности одинаковых размеров, иначе более сильные не успокоятся до тех пор, пока не уничтожат более слабых. Горе также линяющим, и потому мягким и беззащитным; они не рискуют линять, сидя в воде, если в террариуме находится хотя один соплеменник, и прячутся в глубокие норы, вырытые под камнями.

Из семи крабов, пущенных мной вечером в террариум, к утру остались только три наиболее сильные; остальные были безжалостно растерзаны и съедены, причем остались только самые жесткие части панцирей и клешней. Оставшиеся в живых сначала бродили по песку вдоль стекол, но не по поверхности, а вырывая как бы траншею вокруг всего террариума, так что вскоре вдоль всех четырех сторон был прокопан ход такой глубины, что крабы могли совершенно скрываться в нем. Затем каждый из них облюбовал себе какой-нибудь большой камень и начал подрываться под него, устраивая себе нору во влажном песке. В этих норах крабы сидели почти весь день и выходили есть только к вечеру; в воду отправлялись сравнительно редко и сидели в воде не очень долго и то только в самые жаркие дни.

Я давал своим питомцам различный корм: кусочки мяса, дождевых червей и насекомых. Мясо они ели неохотно и то, когда другого корма не было, а любимой их пищей были, безусловно, насекомые, из которых они отдавали предпочтение кузнечикам, за которыми охотились с большой ловкостью.

Быстро гоняясь за добычей, они не только забирались на горку, сложенную из камней, но даже карабкались по стволу и лазили по ветвям, стараясь достараясь достать кузнечика, усевшегося где-нибудь на конце ветки. При этом крабы проявили немало ловкости и производили впечатление каких-то гигантских пауков, гоняющихся за насекомыми. Поймав кузнечика, краб брал его клешней поперек тела, приседал на задние ноги, так что передняя часть тела поднималась вверх, а все туловище принимало наклонное положение, и подносил кузнечика ко рту. Получалось прелюбопытное положение, причем краб до смешного походил на человека, курящего толстую сигару, которая постепенно укорачивалась, уходя все глубже и глубже в рот. Во время этой процедуры задние длинные ноги кузнечика отламывались и шли потом в пищу лишь в тех случаях, когда не было решительно никакой другой добычи.

Кроме кузнечиков крабы любили и других, более жирных насекомых: черных тараканов, больших сумеречных бабочек и т. п. Между прочим, я давал им гусениц и бабочек шелкопряда, которых они охотно пожирали, растерзывая на части своими клешнями. Вообще они всегда пользовались ими для поднесения пищи ко рту. Кроме мяса и дождевых червей крабов можно отлично кормить также мотылем. Они едят его с удовольствием».

Из заграничных наблюдений особенно интересны наблюдения Винцера. Поместив двух крабов в аквариум, он заметил вскоре, что они никак не могут ужиться. Более крупный то и дело старался схватить за глаза более мелкого и, по-видимому, его ослепить. Но маленький не так-то легко сдавался. Он прижимал свои стебельчатые глаза, бросался на врага с ожесточением, старался всячески и клешнями, и ногами его повалить, но в конце концов сил не хватало, и он обращался в постыдное бегство и спешил укрыться в устроенную им в гроте норку. Мало-помалу страх настолько овладел маленьким, что он наконец как-то ухитрился вылезти из аквариума и был найден забившимся в одном из углов комнаты. Водворенный вновь в свое старое помещение, однако, он прожил тут не долго, так как был во время путешествия по комнате защемлен дверью и после этого никак не мог оправиться.

Нападения, однако, этих на вид скромных животных не ограничиваются одними собственными родичами. Они способны нападать даже и на более крупных животных. Целлер рассказывает, что такой краб напал у него однажды на черепаху, вцепившись ей в шею, а когда черепаха втянула шею, то старался ущипнуть ее за живот близ задних ног. В другой раз тот же краб напал на тритона, погруженного в спячку, и съел его до последнего кусочка.

Пресноводные креветки

Кто знаком с морскими креветками, кто видел их хоть раз в аквариуме, тот знает, что эта за изящные, красивые создания.

Необычайная прозрачность их как бы из стекла сделанного тела, быстрота и грация их движений, их интересный способ еды — все это делает их одним из лучших украшений аквариума.

И потому многим уже из любителей пресноводного аквариума не раз приходила в голову мысль: как бы хорошо было, если бы подобных креветок можно было приучить к пресной воде и сделать достоянием пресноводного аквариума.

Осуществилась ли бы эта мечта — не знаю, но несколько лет тому назад стали появляться слухи, что подобные креветки существуют и в пресных водах и что все дело только в том, чтобы привезти их с места родины, по одним — Африки, по другим — Южной Америки.

Вскоре же затем немецкий импортер Штюве действительно получил несколько таких креветок, и они прожили у него некоторое время в пресной воде, а в 1906 году доктор Баде, отправившись за разного рода водными обитателями в Египет, также привез оттуда пресноводных креветок.

Последние, однако, у него не прижились, и только одна пара, переданная им одному любителю, принесла неожиданно даже приплод, который, однако, как и сами его родители, быстро погиб.

Причиной такой неудачи являлось, как говорили, отсутствие подходящего корма. Животные были будто чрезвычайно разборчивы, ничего не ели и погибли от голода.

Таким образом, обладание этими животными продолжало оставаться мечтой, да и сами животные являлись все еще какими-то мифическими, так как при описании их почему-то никогда не давалось их рисунков.

Но теперь туман наконец рассеялся. Недавно получил таких креветок известный немецкий исследователь водных обитателей г. Арнольд и, продержав их довольно долгое время у себя в аквариуме, дал не только обстоятельное описание их жизни, но и снабдил его изображением.

Вот этими-то сведениями я и хочу здесь поделиться.

Своих креветок г. Арнольд получил от импортера экзотических животных г. Эймке в Гамбурге.

Дело было осенью — в августе. Креветки были привезены из Южной Америки, из одного пресноводного озерка недалеко от Сантоса — местности, из которой уже не раз привозились в Европу разные живородящие рыбки.

Привезены были всего три штуки. Животные имели 3 см длины, были совершенно прозрачны и с очень красивыми черными, на стебельках глазами — словом, как это видно на прилагаемом изображающем их в почти натуральную величину рисунке (рис. 10.5).

Г. Арнольд, никогда не имевший у себя подобного рода животных, призадумался, как бы их устроить.

Место родины их — Сантос находится под тропиком Козерога, в месте очень жарком, откуда ясно, что о температуре воды нечего было и задумываться: она должна была быть очень высокой, а потому, не меняя воды, он поместил их в том же сосуде, в котором они были привезены, в большой подогреваемый аквариум.

Рачки чувствовали себя хорошо, но являлся злополучный вопрос: чем же их теперь кормить? Вопрос, от неразрешения которого погибли, как говорили, все предыдущие импорты эти интересных животных. К счастью, однако, на этот раз он разрешился очень благополучно. Арнольд бросил им имевшихся у него червячков энхитрей и, о счастье! креветки устремились на них с жадностью и сейчас же их съели.

Арнольд рассказывает, что эта первая их еда представляла необычайно оригинальное зрелище. Схватив брошенных им червячков крошечными клешнями своей передней пары ног, они всеми силами старались запихнуть их себе в рот, что удавалось не так-то легко, так как червячки, извиваясь и изгибаясь, то и дело проскальзывали мимо рта, и надо было довольно долго времени, чтобы изловить их. Попав в рот, червячки быстро в нем исчезали, причем лапки креветок старательно их туда запихивали.

Далее оказалось, что креветки не прочь есть и дафний, которых им на другой день попробовали дать. Они ловили их быстро и ловко.

Опыты эти выяснили не только тот корм, который приятен креветкам, но и хищническую натуру этих маленьких созданий; показали, что их с маленькими рыбками держать нельзя, что они как раз их поедят.

А потому Арнольд, приняв все это в соображение, устроил им аквариум с постоянной температурой в +20° по Р. и посадил к ним только Fundulus gularis и Fundulus Arnoldi, которые держались на дне, совершенно не обращая на креветок внимания. Однако креветок эти рыбы очень испугали, так что, плавая сначала внизу, они тотчас же переселились наверх и, усевшись на листке сагиттарии, следили внимательно за казавшимися им страшными рыбками, держа постоянно голову вниз. При этом передние ножки их находились в постоянном движении или для того, чтобы ввести в рот какие-нибудь находившиеся поблизости плавающие водоросли, которыми, по-видимому, они также питаются, или для того, чтобы стереть с себя малейшую соринку, так как создания эти удивительно чистоплотны и не выносят ни малейшей грязи.

По временам эти интересные рачки выказывали даже как бы некоторую долю разумности. Особенно они проявляли это при кормлении Fundulus’ов.

Каждый раз, когда эти рыбы получали свою порцию корма, состоявшего из энхитрей, мотыля и наскобленного мяса, креветки немедленно спускались со своих избранных на листьях сагиттарий местечек и, осторожно схватив кусочек, быстро возвращались назад.

Главное затруднение представлял им сильно извивавшийся и потому, должно быть, очень нравившийся мотыль. Надо было очень много терпения и ловкости, чтобы захватить его в рот. Бывали случаи, что, утомившись, они бросали наконец его и казалось, что не намерены больше его трогать. Но нет, отдохнув немного, они устремлялись снова на него с прежней энергией и не успокаивались до тех пор, пока, схватив наконец, не запихивали себе в рот.

Между собой креветки жили мирно, никогда не выказывая ни малейшего поползновения к нападению, что, как известно, среди ракообразных то и дело случается, и только иногда проявлялась у них как бы некоторая зависть из-за корма.

На рыб же со временем они совсем перестали обращать внимание; не обращали даже внимания, когда вместо небольших фундулусов помещены были к ним хаплохилусы и особенно пара Pelmatochromis и Pantodon. Только, живя с последними, которые плавают обыкновенно близ поверхности, они изменили несколько свою тактику и в противоположность тому, как они держались при фундулусах, перешли на дно или поблизости его. Часто плавали также то вверх, то вниз близ стекол аквариума, причем, согнутые обыкновенно, тут выпрямлялись и двигали быстро всеми находящимися под хвостом лапками.

Креветки эти до того прозрачны, что, когда они не движутся, их с трудом можно различить. Особенно же они делаются совершенно стеклянными, когда меняют кожу — линяют. Акт этот очень интересен и совершается так незаметно, что первое время Арнольд, видя лежащую перед собой сброшенную креветкой шкурку, принимал ее за умершую креветку и сильно волновался, думая, что погибла одна из его милых обитательниц.

Креветки, по-видимому, любят общественный образ жизни. По крайней мере, тут они держались постоянно парами, а иногда и все три вместе. Сначала чрезвычайно пугливые, со временем они потеряли всякую боязнь, сделались ручными и держались постоянно у стекла, обращенного к комнате.

Креветки прожили у Арнольда более 10 месяцев и чувствовали себя очень хорошо. Но довести их до размножения за это время ему, однако, не удалось, хотя, как мы видели выше, в неволе оно вполне возможно.

Кроме этих креветок в Гамбург были привезены еще креветки из Амазонки. Креветки эти гораздо крупнее и снабжены, как это видно на прилагаемом рисунке (рис. 10.6), значительно более развитыми клешнями. Но долго ли они прожили в Европе — неизвестно.

Щитень, апус. — Apus cancriformis Schaeff

Довольно большой (от вершка и до полутора вершков длины), чрезвычайно интересный и притом еще мало исследованный рачок. Рачок этот — представитель давно исчезнувших с лица Земли допотопных раков — трилобитов, существование которых относят к древнейшим наслоениям каменноугольного периода.

Тело щитня покрыто широкой овальной щитовидной скорлупой с выемкой с нижней стороны, из-под которой выдается небольшой хвостик, оканчивающийся двумя тонкими, как проволоки, щупальцами. Вообще формой своей при грубом сравнении рак этот напоминает несколько надводный лист кувшинки с стебельком. Спереди щитка находятся два почти сливающиеся глаза, а под щитом не менее 60 пар жаберных ног, из которых одиннадцатая превращена у самки в два кармана для хранения яиц.

Щитни встречаются всюду, но немногим приходится их видеть живыми. Это происходит оттого, что они появляются и исчезают спорадически. Там, где вы их видели прошлый год, может случиться, что вы их не увидите несколько лет, и, наоборот, где вы их никак не ожидали, они вдруг внезапно появляются. Словом, это такое существо, про которое даже существует в Германии поверие, что оно не размножается, а падает живым с неба.

Причины такого спорадического появления, однако, объясняются легко: во-первых, яички, которые они кладут в ил или грязь, требуют непременно влаги, а разве не могут пройти годы, что место, где они были положены, не будет достаточно увлажнено? Во-вторых, яички эти могут только тогда развиться, когда пролежат известное время совершенно сухими, что во влажных местах тоже не всегда может быть исполнено. Появление их совпадает обыкновенно с весной, как только растает снег, или после первых весенних дождей. Местопребыванием же их служат небольшие стоячие воды, особенно на пашнях в ямах, наполненных стекающей в них навозной водой, по высыхании которой они все умирают, а продолжение вида обеспечивают яйцами, сохраняющимися в окрепшем иле.

Цвет щитня буро-красноватый — мясной, лапки бледно-серые, глаза красноватые с тонким белым ободком, а хвост красный рубчатый.

Щитни проходят довольно сложные метаморфозы. Из красно-бурых яичек выходит беспомощная, неповоротливая, треугольная личинка — науплиус (рис. 10.8). Будучи тяжелее, чем вода, она падает на дно и движется по поверхности лишь с трудом при помощи сильных ударов своей второй пары веслообразных ног. Тело ее округло-овальное, грушеобразное, стянуто кзади. На этом же конце помещается и клоака. После первой линьки кожи форма науплиуса совсем меняется. Передняя часть расширяется щитообразно, задняя выпячивается в длину и появляется непарный красно-бурый глаз.

После второй линьки личинка принимает опять новый вид. Теперь у нее уже 6 пар ног и ясно виден зачаток седьмой. Спинной щит, однако, еще короток и простирается лишь до сегмента третьей пары. Тело становится прозрачнее, так что уже можно различать внутреннее строение и медленно бьющееся сердце.

При хорошей погоде до наступления второго дня происходит 3-я линька. Теперь животное достигает уже одного миллиметра длины, число пар ног доходит до семи и становятся видны зачатки 8-й и 9-й пары, на спине появляются следы парных глаз и тело становится совершенно прозрачным. После четвертой линьки личинка достигает 11/2 мм длины, а число ног до 9 пар, причем передние начинают сгибаться, вследствие чего и движения изменяются: животное вместо того, чтобы передвигаться ударами веслообразных щупалец, начинает равномерно плавать.

После 5-й линьки личинка достигает 21/2 мм и имеет уже 12 пар ног вполне развившихся и 2 недоразвившихся.

С шестой начинается увеличение спинного щита и продолжается до девятой. Дальнейшие линьки имеют уже целью лишь увеличение числа ног и рук.

Из московских любителей щитней содержали в аквариума многие. Один брал щитней своих на пашнях за Бутырской заставой, в ямах, в которых скопляется навозная вода, стекающая с полей и парников, и содержал их в темно-зеленой банке, наполненной водой и илом, взятыми из мест их обитания; или же насыпал в такую банку песка, затем клал слой земли, а поверх всего взятого с полей навозного перегноя (вылежавшийся на поле и смешавшийся с землей навоз) и заливал банку обыкновенной водой. Две трети банки занимала земля, а треть (приблизительно около 2 вершков) вода. Вода эта вскоре становилась мутной, бурой. Но в такой воде и при такой именно обстановке щитням жилось лучше всего. Они не только были вполне здоровы, но даже раз как-то, в апреле, вывели в банке целое молодое поколение. Появившиеся на свет малютки вначале имели не более 1 или 2 линий длины, но потом начали очень быстро расти и недели через три достигли уже значительной величины. Впрочем, снесли ли яйца щитни в банке или же, быть может, не попали ли они сюда вместе с положенным илом — это осталось неизвестным. Как молодых, так и старых щитней ничем не кормили — они ели только то, что находили в банке, обсасывая и облизывая перегной и торчавшие из него былинки.

Прочитав в одном сочинении, что яички щитней можно сохранять на зиму, любитель этот произвел еще такого рода опыт. Собрав их осенью (собирать эти яички не представляет никакого затруднения, так как они величиной с ячменное зерно и имеют ярко-розовый цвет, он положил их на часовое стеклышко, налитое водой, и подвергнул произвольной сушке, после чего яички приняли несколько бурый оттенок. Затем поместил их в коробку и, пересыпав сухим воробьевским (белым, мягким, как пыль) песком, поставил в очень холодную комнату. (В тепле держать их не следует — они тотчас ссыхаются и превращаются в порошок.) Когда же наступила весна, в конце марта или первых числах апреля, положил их в банку с водой, в которую подсыпал немножко мелкого песка (некоторые же из яичек он даже совсем покрыл песком) и выставил перед окном на свет. Не прошло двух недель, как появились малютки.

Щитней можно выводить не только из яичек, взятых осенью и сохраненных вышеописанным способом, но даже из взятых зимой в замерзшей земле. В доказательство этого г. П., по просьбе моей, отправился в начале февраля за Бутырскую заставу, накопал там ила из ямы, в которой ему достоверно известно было, что водились летом щитни, оттаял его и, отыскав в нем яички, положил их в банку с водой и илом, а для того, чтобы придать воде летнюю температуру, подливал в нее время от времени теплой воды. Сначала у него вывелось только два щитня, а потом и еще несколько штук.

По дальнейшим наблюдениям исследователей, яички эти могут развиваться только в том случае, если они пролежали некоторое время в совершенно сухом (не настолько, однако, чтобы он превращался в пыль) иле, а затем подвергались сильному солнечному припеку или хоть раз были хорошенько проморожены. Если же эти условия не были соблюдены, то они могут пролежать целые годы и не развиться. Выход из них науплиуса зависит от большей или меньшей продолжительности присутствия в луже, в которой они лежат, воды и совершается обыкновенно через 12 дней, но может произойти и раньше.

Чтобы выводить успешно щитней в аквариуме, советуют поступать таким образом: взять небольшой аквариум или просто банку, положить на дно земли, а сверх нее слой ила и засадить водяными растениями. Затем наловив (в апреле), как только сойдет снег, в лужах щитней, посадить их в этот аквариум. Щитни разовьются здесь, отложат яички и умрут. Между тем вода в аквариуме мало-помалу испарится, грунт высохнет, а вместе с ним и яички. Тогда летом нужно аквариум выставить на несколько дней на солнечный припек, а при наступлении зимы, наоборот, на несколько дней на мороз и, прикрыв слоем снега, поставить в холодное место; а затем с первыми лучами весеннего солнца выставить его в более теплое (но еще не в комнату) помещение и налить на снег немного воды. Такая снеговая вода, имеющая +5 или +6° по Р., будет соответствовать вполне той воде, которая находится весной в лужах со щитнями. Дальнейший уход должен заключаться в повышении температуры воды до +9 или +10° по Р. и в доставлении будущему поколению корма, состоящего главным образом из инфузорий и мелких ракообразных (циклопов, дафний), о разведении которых указано будет ниже.

Получать молодых щитней можно и летом, но для этого, высушив их яйца и подвергнув их солнечному нагреву, надо сосуд с ними поставить в другой сосуд, наполненный мелко толченым льдом, смешанным с нашатырем, и в этой смеси проморозить их несколько дней, а затем поступать как выше сказано. Наконец, Apus cancriformis выводили успешно еще таким образом: высушив и продержав на сильном припеке яички в иле, покрывали их слоем толченого льда. Лед таял, и в образовавшейся из него воде щитни выводились.

Взрослые щитни, как и все ракообразные, подвергаются линьке — меняют, как раки и крабы, весь свой покров, так что сброшенную кожу можно принять за живого щитня.

Щитни плавают посредством волнообразного движения (вибрации) своих 60 жаберных ног-пластинок, притом брюшком кверху, так что забавное это плавание много напоминает собой копошение бесчисленных ног перевернувшихся молуккских раков (Limulus), перед которыми во всех морских аквариумах стоят всегда целые толпы зевак. Движутся щитни обыкновенно равномерно и производят скачки только тогда, когда завидят вблизи или себе подобного, или какое-нибудь препятствие. Передвижение их совершается очень быстро. В солнечную погоду они плавают чаще близ поверхности, придерживаясь берега, а в пасмурную на средней глубине и цепляются за выдающиеся сучья или подводные корни деревьев и растений.

Лучшей пищей для них служат трубочники (Tubifex), которых они, повернувшись спиной кверху, очень ловко сгребают своими на вид слабыми лапками со дна и быстро препровождают в рот. Вообще лапки эти представляют не только важный орган для передвижения, но и для дыхания. И как только прекратилось их постоянное движение, можно сказать, что прекратилась и жизнь рачка.

Щитни очень чутки и при малейшем шорохе или поползновении человека приблизиться мгновенно уплывают вглубь и выходят оттуда не ранее как минут через 15—20, словом, когда все успокоится. Перед смертью щитень перевертывается на спину, пластинки-ноги начинают двигаться все медленнее и медленнее, цвет его из кроваво-коричневого меняется в бледно-зеленый, оболочка, покрывающая ноги, отстает и свертывается в трубочку.

Щитень водится под Москвой на Воробьевых горах, за селом, по дороге в Троицкое — в ямах-прудиках, в Москве-реке (около берега на песке на отмели), в Даниловской слободе и близ Мухина по Брестской ж. д.

Щитни попадаются иногда даже в глубоких колеях, наполненных водой. В сухое время о местопребывании их можно часто узнавать по покрывающим почву спинным щиткам, которые остаются на местах, где была прежде обитавшаяся ими лужа.

Жаброног. — Branchipus stagnalis L

Жаброног — Branchipus stagnalis относится к тому же семейству листоногих (Phyllopoda), как и щитень, но не имеет панциря — скорлупы. Сверх того, тело его совершенно прозрачно как стекло, вроде того, как тело креветок. Цвет темно-желтый, лимонный, а у самочки, кроме того, существует на хвосте довольно большой красно-оранжевый перехват. Голова весьма оригинальная — походит несколько на молотообразную, как бы точеную головку стрекозы (Cotlopteryx virgo) и снабжена черными стебельчатыми глазами. Число ног очень велико, по крайней мере сорок. Все они широкие, пластинчатые. Хвост похож несколько на хвост щитня: такой же раздвоенный, в виде двух тонких волосков. Самка при основании хвоста несет эллиптический, ясно отличимый простым глазом мешочек. Мешочек этот ко времени кладки наполняется довольно крупными яичками.

Плавает жаброног, как и щитень, на спине. Плавая, он движет всеми сорока ногами, которые при движении колеблются, как под влиянием какого-нибудь сильного тока или ветра. При плавании он держит голову всегда впереди и выше остального тела. Иногда, впрочем, он становится также на голову и тогда поднимается обратным манером. Чаще всего это случается, если выставить его вдруг из темного места на яркий свет. В последнем случае иногда он начинает даже вертеться, как собака, когда ловит свой хвост. По крайней мере, со мной был такого рода случай, когда я вынес жаброногов вечером из темной комнаты и стал рассматривать при ярком свете лампы.

Жаброног находится в постоянном движении. Нет минуты ни днем, ни ночью, чтобы он остановился, а если это случится, то значит, что он уже мертв.

Самочка кладет все свои яйца сразу и притом в ил. Каждое яичко имеет три оболочки: одну тонкую, прозрачную, которая разрывается большей частью еще во время кладки, и две твердых, крепких, служащих как бы скорлупой. Форма яиц весьма оригинальна. Если взглянуть на них даже в простую лупу, то они представляются шариками, покрытыми какой-то мохнатой оболочкой, а при более сильном увеличении мохры эти являются как бы массой листочков.

Отложенные яички падают сейчас же на дно, и если даже ил при этом засохнет, то они сохраняют свою жизненность еще в продолжение долгого времени. Так, Трево сохранял их шесть месяцев в сухой земле и затем получал из них личинок, а яички посланные им другому естествоиспытателю в Женеву, вывелись еще после более долгого промежутка времени.

Пролежавшие в сухом иле яички, будучи намочены, всплывают на поверхность и имеют несколько измененный против прежнего вид: они не круглы, а продолговаты и походят на шестигранную колонку. Развитие зародышей начинается в них с самого того дня, как ил намочен, и если не последует после этого пересушки, то через 19 дней из яичка выползает личинка. Личинка эта имеет изображенную на рисунке форму (рис. 10.10) и окрашена в грязно-желтый цвет. Превращение личинки в совершенную форму совершается довольно медленно. Полного своего развития личинка достигает при 3 миллиметрах длины.

Жаброног любит воду неглубокую, не выше полутора вершков, и притом не очень теплую. Живет лучше всего в воде, взятой из родной лужи и наполненной водорослью Scendesmus, которая является главной его пищей, и мелкими ракообразными: дафниями и циклопами. Аквариум, в котором он находится, надо ставить на светлом месте, но только не на солнце, а в полутени.

Взятые из луж в апреле или в начале мая (как только начнет сходить снег) и посаженные в небольшую банку, жаброноги вскоре несут яйца. Яйца эти, как мы сейчас сказали, довольно крупные, желтоватые. Если оставить их в воде, то из них не выйдет ничего, а если вынуть и высушить тем способом, о каком мы говорили при описании щитня, то из них выведется вскоре новое поколение.

Лучший способ выводить жаброногов тот же, что приведен нами при описании вывода из яичек щитней.

Яички свои жаброноги откладывают в аквариум крайне легко. По крайней мере, жаброноги откладывали у меня их каждый раз, как только мне приходилось их иметь. Добыв жаброногов, их надо держать непременно в той же воде, в которой они жили, и отнюдь не подливать какой-либо другой, хотя бы и самой чистой. Кроме того, температура воды не должна превышать +7—8° по Р. При таких условиях жаброноги живут довольно хорошо и хотя и не долго, но все-таки яички откладывают. Жаброноги, конечно, должны быть посажены в отдельную банку; особенно не следует сажать их с личинками или взрослыми щитнями, которые, будучи сильнее, всегда их уничтожают.

Достать жаброногов можно только весной, когда сойдет снег, и притом только в лесных лужах и канавах. Под Москвой я встречал их чаще всего в лужах близ рощи в Косино.

Бывают, однако, случаи, что эти весенние рачки встречаются и осенью. По всей вероятности, это экземпляры, выведшиеся уже при особо благоприятных обстоятельствах из яиц, отложенных самками весной.

Описание нахождения таких жаброногов мы находим в статье одного немецкого любителя, наловившего их в половине августа близ Франкфурта. Лето было очень дождливое, так что образовалось много таких болотных луж, которых раньше не существовало. И вот в одной из таких-то мутных луж он и увидел жаброногов. Они плавали близ поверхности, то погружаясь вглубь, то выплывая наружу.

Он поспешил поймать несколько штук, а возвращаясь домой, встретил по дороге их в еще большем количестве в других лужах и даже глубоких колеях, наполненных водой. Затем он совершил еще несколько экскурсий в сентябре и даже 2 октября и каждый раз опять-таки встречал их в обилии. После 2 октября все они вдруг исчезли. Все это время погода была дождливая.

Принесенные, однако, им домой экземпляры, помещенные на выходившем на юг балконе в глиняном сосуде в 35 см в диаметре и 10 см глубины, прожили в нем еще шесть недель. Кормом им служили гниющие водяные растения, а грунтом — ил, собранный со дна тех луж, где они были найдены на воле. Чтобы дать им более свободы плавать, в сосуд помещались только плавающие растения: лягушник, трехдольная ряска и мелкий телорез.

Лимнадия. — Limnadia Hermanni Brogn

Очень хорошенький рачок (рис. 10.11), имеющий вне воды вид небольшой двустворчатой раковинки, а в воде — громадной дафнии, особенно когда гребет своими длинными, вылезающими из раковины щупальцами.

Заключающая его тело раковина коричнево-желтая, она так нежна и прозрачна, что сквозь ее стенки видно все строение тела рачка. Форма ее яйцевидная, немного согнутая наверху, длиной в 1—11/2 сантиметра, а шириной 1/2—1 см.

Раковина срослась только сверху, а внизу совершенно свободна, так что у живого животного створки широко раскрыты. Из всего животного из нее выглядывают только служащие ему веслами щупальца.

Рачок состоит из ясно отделимой головки, многочленного тела и хвоста. На передней части головы виден черный глаз, а внизу рот, снабженный двумя парами щупалец: короткой, служащей для осязания, и длинной для гребли и передвижения.

На теле по временам видно множество белых точечек — это развивающиеся яйца. Созревшие носятся рачком в мешке на спине под раковиной.

В аквариуме можно наблюдать, как рачок откладывает эти яйца и как вскоре спинной мешок этот опять ими наполняется.

Яйца окрашены в светло-желтый цвет и с одной стороны закруглены, а с другой как бы обрезаны. Попадаются исключительно самочки. Самцы как будто совсем отсутствуют, так что размножение происходит без оплодотворения, являясь партеногенетическим, то есть девственным.

Для выхода из яиц молоди требуется, чтобы эти яйца подверглись или просушке, или промораживанию.

Отложенные на воле в лужицах, они погружаются в ил и высыхают во время жары вместе с самой лужей, а когда потом лужа наполняется как-нибудь водой, начинают развиваться и дают новое поколение рачков.

Помещенные в аквариум, рачки в теплое время, особенно во время сильной жары, плавают массами взад и вперед, а в холодное — висят на растениях или же лежат на дне, широко раскрыв раковину, и производят усиленные движения щупальцами с целью произвести свежий приток воды.

Пищу их составляют разного рода растительные и животные вещества.

Плавают они обыкновенно наклоняя немного раковину книзу, а иногда и на спине.

Водяная мокрица, ктырь. — Asellus aquaticus L

Маленький, не больше полутора сантиметров в длину, серенький рачок (походит несколько на тысяченожку или на мокрицу), имеет четыре щупальца и 7 пар ног, с помощью которых быстро ползает по подводным камням и растениям. Двигаясь по ним, он то и дело потрясает находящимися под хвостом пластинками, которые служат для него главными органами дыхания — как бы жабрами.

Рачок этот, не будучи особенно красив, заслуживает внимания любителя как животное, нравы которого еще крайне мало изучены. Ктырь — хиищник и питается преимущественно своими мелкими собратьями: циклопами, дафниями и другими мелкими ракообразными, хотя, должно быть, может жить и питаясь одними только растениями. По крайней мере, живший у меня ктырь ничем иным не питался. Ктырь этот жил у меня сначала в довольно печальной обстановке: в небольшой банке из темно-зеленого стекла, в которую налита была вода и брошено несколько обломанных полусгнивших веток элодеи. Здесь он прожил около месяца, а когда, сжалившись, я пересадил его наконец в хорошо устроенный аквариум, то не прошло и дня, как он был проглочен рыбой. В другой раз несколько ктырей, посаженных мной в небольшой сосуд с водой, кустиками водяных растений и песочным грунтом, до того прижились, что стали быстро размножаться, и притом в таком количестве, что через каких-нибудь 11/2 месяца весь сосуд кишел ими. Интересно было смотреть, как небольшие ктыри усердно ползали по веткам и быстро двигали, как машины какие, своими жабрами. Аквариум стоял на самом припеке, но жара им нисколько не вредила, а, наоборот, как будто даже способствовала их размножению. Вода во все время не менялась, корму им тоже никакого не давалось. Ктыри эти прожили у меня всю зиму, но к весне значительно уменьшились в числе. Мне кажется, они поедали друг друга, чему указанием служили массы шкурок. Еще дольше жили ктыри в отделении аквариума зоологического сада (они прожили здесь целое лето и погибли только при наступлении морозов), причем обстановка их была нисколько не лучше, а пожалуй, даже и хуже. Питались они здесь так же, как и у меня, тем, что попадалось в воде.

С наступлением брачного времени ктыри становятся очень нежны, и самка не покидает ни на минуту самца, который большей частью сидит у нее на спине и заставляет себя всюду возить.

Яички свои самка ктыря носит в особенном пленчатом мешочке, находящемся у нее на груди. Когда яички созревают — мешок лопается, и молодые ктыри из него вылезают. Сколько времени нужно им для развития — наверно не знаю, но развитие это очень удобно проследить в яичке, которое у ктырей совершенно прозрачно. Особенно же интересно бывает его наблюдать в последний день перед выходом молодого ктыря, когда уже все органы до того развиты, что можно ясно видеть у зародыша биение сердца и даже передвижение кровяных телец.

Под Москвой ктыри встречаются почти во всех болотах, но больше всего в болотах села Гладышева (близ Воробьевых гор) и особенно близ Каменной плотины (Серебряные пруды), недалеко от Волынского. Они встречаются большей частью на нижних частях растений, в спутавшихся корнях, а также под плавучими листьями нимфей и кубышек.

Циклоп. — Cyclops quadricornis L

Мелкий грушеобразный рачок (на рисунке он изображ. сильно увел.) с длинным хвостом и одним помещенным на передней части головы неподвижным глазом, от которого он получил свое название — циклоп. Щупалец две пары, ног 6 пар. Цвет его очень изменчив, то беловатый, то зеленоватый, то коричневый, то красноватый и зависит, по всей вероятности, от свойства воды. Самка отличается от самца тем, что несет по обеим сторонам живота широкие, плоские, наполненные яичками мешочки, придающие ей какой-то крылатый вид. Вышедшие из яиц молодые циклопики имеют только одну пару щупальцев и две пары плавательных ножек и вообще имеют очень мало сходства со своими родителями, на которых становятся похожи лишь после нескольких линек. Превращения эти довольно интересны, а потому обращаем на них внимание любителей.

Вначале, тотчас по выходе из яичек, тело циклопов бывает почти совершенно сферично, потом начинает мало-помалу удлиняться и принимает, наконец, продолговатый вид. Так проходят 3 или 4 недели. Затем следует еще несколько линек — тело становится совсем эллиптическим, живот разделяется на два отростка и вырастает 3-я пара ног. Наконец, проходит еще 12 дней и молодой циклоп принимает уже ту форму, в которой должен остаться.

Чтобы наблюдать эти формы, надо, поймав самочку с мешочками яичек, посадить ее в пробирку (стеклянный цилиндрик с пробкой) с водой и обломком ветки водяного растения или несколькими нитями водорослей (воды наливать не больше наперстка или двух) и держать ее до тех пор, пока не выведутся мальки, а затем тотчас же удалить, так как иначе вследствие своей жадности она способна всех их пожрать.

Молодые циклопики эти имеют вид маленьких беловатых точек, но все же заметны и для простого глаза, а если, сверх того, вооружиться сильной лупой, то их можно легко рассмотреть и различить даже их округлую форму. Циклопики подвигаются скачками назад.

Рассматривая таким образом циклопов, в особенности взрослых, можно часто напасть на весьма интересное явление. Бывают экземпляры, которые почти сплошь покрыты ландышными сувойками, которые, укрепившись на них, заставляют себя всюду таскать. При этом они иногда до того размножаются, что циклоп под тяжестью их теряет всякую способность двигаться, опускается на дно и гибнет наконец от недостатка пищи. Инфузории эти очень любят поселяться на циклопах и других мелких рачках, так что даже в случае надобности их всего легче найти здесь.

В аквариуме циклопы держатся больше на дне, перемещаясь с места на место прыжками, которые имеют вид какого-то не то подергивания, не то повертывания. Часто они садятся также, в особенности если вода глубока, на стекла и ползают по ним. Лучшей пищей служат им мелкие водоросли или гниющие растения. Вообще циклопы весьма неприхотливы и чувствуют себя особенно хорошо в стоячей, никогда не меняющейся воде, где размножаются удивительно быстро. Грунт для них также безразличен, хотя ил они, кажется, предпочитают; по крайней мере, в природе водятся большей частью в болотистых лужах с илистым дном.

Будучи столь неприхотливы, циклопы встречаются во всех лужах и всех болотах и разводятся в неволе чрезвычайно быстро. Для этого стоит только поместить их, как говорит Н. А. Депп, в воду, в которую предварительно положено немного голубиного или коровьего помета. На ушат воды надо класть голубиного помета не более чайной ложки, а коровьего не более столовой, иначе от излишка смесь может прийти в брожение и препятствовать размножению циклопов. Кроме того, коровий помет должен быть непременно свежий, так как в лежалом развивается масса личинок разных насекомых, которые будут истреблять циклопов. Наконец, ушат с такой водой и циклопами должен быть помещен на солнечном месте и температура воды быть не ниже +10°Р.; ибо в противном случае циклопы будут зарываться в ил и не давать приплода.

Я останавливаюсь так долго на размножении циклопов на том основании, что, кроме интереса, представляемого своим развитием, рачок этот имеет еще для любителя громадное значение, как ничем не заменимый корм для выведшейся из икринок рыбьей молоди.

В случае же, если бы понадобились циклопы зимой, то их можно почти всегда достать, приказав накопать в пруду замерзшего ила. Ил этот помещают в банку с водой и ставят в теплое место. Не пройдет нескольких дней, как находящиеся в иле яички циклопов разовьются. Сказанное о размножении циклопов может относиться также и к дафнии, которая так же, как и он, служит единственной и ничем не заменимой пищей рыбьих мальков.

Диаптомус. — Diaptomus coeruleus Fisch

Очень похожий на циклопа рачок. Отличается главным образом более длинными щупальцами, доходящими часто до половины длины всего тела, и тем, что самка несет всего один мешочек с яйцами, тогда как самки циклопов имеют их всегда по два.

Кроме того, интересным обстоятельством является различие у самца в щупальцах, из которых правое посередине имеет расширение, дающее ему возможность сгибаться.

Тело диаптомусов окрашено большей частью или в синий, или в красноватый цвет. Они населяют в обилии маленькие прудики.

Помещенные в аквариум, живут прекрасно, но не размножаются. По-видимому, в неволе яйца их теряют способность развиваться.

Нравом своим не отличаются от нравов циклопов, но они более искусные пловцы. Плавая, они почти не вертятся, а неподвижно держатся среди воды.

Диаптомус встречается более в восточной части России в лужах и водоемах, особенно под Казанью. Рачок этот служит таким же прекрасным кормом для молоди рыб, как и циклоп.

Дафния, водяная блоха. — Daphnia pulex De G

Дафния, иначе водяная блоха, имеет от 3 до 4 миллиметров величины. Тело ее покрыто кожистой оболочкой, образующей две створки, оканчивающиеся двумя роговыми, направленными книзу крючочками. Глаз, как и у циклопа, один, но сферический, чрезвычайно подвижной и черный. Глаз этот не простой, а состоит из множества мелких глазочков и может чрезвычайно легко вращаться во все стороны, что представляет крайне интересную картину для наблюдения в микроскоп.

Кроме того, интересно также еще рассматривать и само тело дафнии, которое до того прозрачно, что в нем видно, как бьется сердце, как струится кровь и как растягиваются и сокращаются мускулы, приводящие в движение глаз, хвост и щупальца. (Увеличение лучше употреблять небольшое — словом, такое, чтобы можно было глазу сразу видеть все животное целиком.) Вследствие такой прозрачности покровов тела у дафний можно наблюдать весь комплект органов на живом, неповрежденном животном, подобно тому, как на тех моделях машин, которые помещены под стеклянным колпаком, можно видеть состав и действие отдельных частей. Даже незоологу приятно посмотреть, как у животного, лежащего под микроскопом, происходит движение глаза, пищеварительного канала, сердца, кровяных шариков, пронизывающих тело, а также и многое другое, относящееся к жизни.

Для того чтобы иметь возможность рассмотреть дафнию и подобных ей животных со всех сторон, лучше всего употреблять для подложки предмета стеклянную пластинку с бороздкой, в которую можно положить водяную блоху на спинку.

Заключенное в раковину тело дафнии имеет 5 пар ножек, которые, однако, не служат ей для передвижения, а движением своим лишь производят приток воды, приносящий ко рту пищу, а кроме того, так как на них находятся еще жабры, при помощи которых дафния дышит, то движением своим способствуют и притоку к этим жабрам свежей воды.

Движение же дафний происходит при помощи щупалец, походящих на какой-то сук с разветвлениями. Двигаясь при помощи их, дафния делает порывистые скачки, похожие на скачки блох, почему народ и дал ей название водяной блохи. Интересно, что если отрезать одно из этих щупалец, то дафния уже не в состоянии будет поддерживать равновесие тела, начнет кувыркаться и не будет плавать более среди воды, а держаться более дна.

В строении дафнии есть еще немало и других интересных особенностей. Так, почки ее находятся у самого рта, скопление нервных узлов, головной мозг — около пищевода, а сердце — на спинной стороне. Сердце это бьется с удивительно лихорадочной быстротой. Нормальное его биение — от 100 до 180 ударов в секунду. Если оно бьется слабее, то это признак болезненного состояния дафнии. Этими ударами сердце гонит кровь сначала в голову, глаз, мозг (нервный узел), а затем уже и в туловище.

Кровь желтоватая, со множеством белых кровяных шариков — фагоцитов, являющихся, как известно, охранителями и защитниками всякого животного организма, не исключая и нашего. Свою охранительную деятельность они проявляют и здесь.

«Возьмем, напр.,— говорит молодой зоолог-экспериментатор П. Н. Каптерев в своей интересной статье о строении дафнии,— тонкую иглу и осторожно, чтобы не смыть и не убить дафнию, сделаем укол в створке ее раковины,— проткнем дырку в этой прозрачной оболочке, окружающей тело дафнии. В эту дырку выльется сейчас же немного крови, которая слегка окрасит в желтоватый цвет ближайший участок воды; через несколько часов мы берем такую дафнию и подвергаем окраске. Перед нами оказывается любопытная картина: вся рана охвачена толстым и непрерывным кольцом фагоцитов, в четыре, пять и более слоев, причем ближайшие к ране слои их слились в одну многоядерную массу, так что совсем нельзя различить в ней отдельных фагоцитов.

Спрашивается, зачем они собрались здесь в таком количестве и что они здесь делают? На долю фагоцитов здесь выпала важная и ответственная работа: во-первых, они пожирают омертвевшие части разорванных клеток тела — производят своего рода хирургическую операцию очищения раны; затем, они пожирают всех бактерий, попадающих в рану, и живой стеной преграждают им путь в недра организма. Если какая бактерия и попадет в кровь дафнии, то по большей части на нее нападает фагоцит, обволакивает ее своим слизистым телом и, таким образом, вбирает ее всю в себя, чтобы переварить и тем уничтожить.

Но часто случается и так, что бактерии или другие неприятели — разные мелкие грибки — успевают водвориться в организм дафнии и тогда уже поздно с ними бороться: они размножаются с огромной быстротой и скоро заполняют все ткани животного, даже сердца, так что дафния теряет свою прозрачность и легкость, становится беловатой, апатичной и скоро умирает.

Легко на опыте увидеть эту борьбу фагоцитов с инородными телами, попадающими в кровь животного. Для этого мы делаем укол в тело дафнии иглой, на которой сидят мельчайшие крупинки туши, кармина или чего-нибудь подобного; эти крупинки попадают в кровь животного и разносятся по всему телу его; но скоро можно заметить, как вокруг этих крупинок группируются фагоциты и заглатывают их; такие фагоциты, с заключенными в них кусочками туши или кармина, опять носятся в токе крови, совсем как и нормальные, не заглотавшие ничего.

Кроме этой охранительной деятельности фагоцитов мы можем наблюдать у дафнии и другую еще чрезвычайно важную работу — разрушение в организме того, что почему-либо стало не нужно, или того, что вырождается, слабеет. По теории Мечникова, наша старость — это уничтожение и разрушение самим организмом при помощи фагоцитов клеточек мышц, внутренних органов и особенно головного мозга, следствием чего является старческое слабоумие. Подтверждение всей этой теории мы наглядно можем видеть и у дафний».

Если воспитывать их в темноте и по возможности на протяжении нескольких поколений, то, как сообщает П. Н. Каптерев далее, можно наблюдать полный распад оказывающегося теперь ненужным глаза, особенно же черной его части. Часть эта распадается на небольшие черные комочки, которые захватываются фагоцитами и растаскиваются по всему телу. То же самое приходилось наблюдать не раз и у золотых рыбок, проживших несколько лет в темноте.

Цвет дафнии в большинстве случаев серый или желтоватый; красный же цвет, вследствие чего вода, где водятся в обилии эти дафнии, часто принимает неприятный цвет крови, за которую простолюдины иногда ее и принимают, имеет вид D. Schaefferi.

Летом дафнии плавают очень быстро, но с наступлением холодов движения их становятся медленнее, они зарываются в тину и замирают. Однако они чрезвычайно живучи и, засыхая не раз летом вместе с лужей, в которой живут, оживают сейчас же с ее возникновением.

Для успешного содержания своего и размножения в аквариум дафнии требуют соблюдения следующих условий. Во-первых, непременно прудовой, а не водопроводной воды, в которой быстро гибнут, а во-вторых — обилия в этой воде плавающих микроскопических водорослей, которыми обыкновенно те лужи, в которых они водятся, переполнены.

Они питаются большей частью не ими, а продуктом их распадения, тем осадком, который собирается на дне сосудов, где эти водоросли живут.

Чтобы создать им но возможности такую естественную питательную среду, П. Н. Каптерев прибегал к следующему простому способу.

Брал пропущенную сквозь кисею прудовую воду, наполнял ею какую-нибудь стеклянную банку и держал ее несколько дней на солнечном окне. Тогда в банке разводилась масса всевозможных микроскопических водорослей, которые хлопьями плавали по воде и садились на стекла банки. В таком помещении дафнии чувствовали себя превосходно и давали обильное потомство.

Поместив сюда дафний, надо, однако, наблюдать, чтобы, по мере их размножения, их не скоплялось бы здесь слишком много, и тотчас же излишек их отсаживать в другую банку, так как иначе они начнут сначала мельчать, а затем и гибнуть. Причиной этого является, конечно, недостаток кислорода, до которого дафнии чрезвычайно жадны и при недостатке которого быстро мрут.

Этим и объясняется также, почему, наловив их иногда в банку, на воле совершенно бодрых и здоровых, домой доносишь большинство мертвых. Чтобы донести их в целости, следует не жадничать и брать слишком много, а довольствоваться самым умеренным количеством.

Дафнии отличаются замечательной чувствительностью к свету, а быть может, даже и способностью различать цвета или, по крайней мере, их интенсивность. Так, напр., если пустить дафний в совершенно темную банку, в которую проникает луч света лишь сквозь небольшую скважину, то они тотчас же начнут устремляться к нему, а если при этом в такую банку внезапно пропустить какой-нибудь окрашенный луч света, напр., зеленый, то они не только придут в движение, но толпами начнут тесниться вдоль по образованной лучом световой полосе, безустанно толкаться взад и вперед и ударяться о стенку, откуда идет свет, до тех пор, пока он не прекратится. Загородите луч экраном — и дафнии в ту же минуту расплывутся по разным сторонам.

Те же результаты получаются и в других частях спектра. Красный, желтый, синий, оранжевый и фиолетовый свет, по-видимому, привлекает их одинаково, как и зеленый. Но это только так кажется, так как если взять стеклянный сосуд с параллельными стенками и, наполнив его водой с дафниями, отразить в воде весь спектр, то дафнии скучатся в громадном большинстве в оранжевом, желтом и зеленом лучах. Здесь будет самое большое скопление и самое большее движение; довольно значительное число будет находиться в красном, затем еще меньше в синем и меньше всего в фиолетовом; наконец, на границах спектра будут попадаться лишь случайно блуждающие.

Впрочем, показывает ли нам опыт этот, что дафнии обладают способностью различать цвета,— это вопрос, так как мы знаем, что различные части спектра различаются не только тем, что мы называем собственно цветами: красным, зеленым и т. д., но и силой света. Желтые лучи, особенно по направлению к зеленому, освещают настолько сильнее остальных, что, напр., в комнате, освещенной цветами спектра, в желтом свете легко можно читать, между тем как в фиолетовом — лишь с трудом. А потому и дафнии не оттого ли устремляются к желтому, что он ярче остальных?

Самцы дафний отличаются гораздо меньшим ростом и первой парой ног, приспособленных для прикрепления. Самки дафний кладут два рода яиц — летние и зимние. Последние отличаются от первых крепкой оболочкою. Появление «летних» и «зимних» яиц зависит гораздо меньше от времени года, чем от появления самцов. Именно так называемые летние яйца несутся и развиваются без оплодотворения, как это бывает с яйцами, из которых выходят трутни, зимние же— после оплодотворения самцами, которые появляются всего только раз — осенью.

Летних яиц каждая самка кладет около 50 штук. Из них через 4 дня выходят молодые самки, которые, в свою очередь, сделавшись через несколько дней половозрелыми, несут яйца, из которых выходят новые самки и т. д., так что размножение является бесчисленным.

Левин, занимавшийся наблюдениями над размножением дафний, сделал такого рода опыт. Он взял около 15 мая одну дафнию, наполненную яичками, и отсадил ее в отдельный сосуд; 17 мая она принесла уже 52 молодых. Тогда он отсадил ее в другой сосуд, и 20 мая опять родилось 78 молодых. По новом отделении она дала 23 мая — 27 дафний, 28 мая — 30 дафний и 4 июня — 22 дафнии и умерла. Таким образом, от одной дафнии в 19 дней произошло 209 молодых.

В другой раз Л., чтобы узнать, как быстро молодые дафнии становятся способными размножаться, отсадил только что рожденную в отдельный сосуд. Он отсадил ее 16 апреля, а 7 мая уже получилось новое поколение. Наблюдения эти крайне любопытны и весьма интересно было бы, мне кажется, их продолжить.

Интересно еще наблюдение над их размножением, любезно сообщенное мне казанской любительницей Е. К. Ляхницкой. Поймав одну наполненную яичками дафнию, она хотела отсадить ее в отдельную банку, но при пересадке помяла. Упав на дно, дафния еле-еле двигалась. Продолжая, однако, наблюдать, она заметила, что яички все-таки продолжали в ней двигаться, перевертывались и меняли места. Через несколько минут дафния умерла, но яички пришли в еще большее движение, и выведшиеся из них малютки одна за другой начали из мертвой матери вылезать на песок, а затем, полежав здесь немного, принялись плавать. Что крошечные эти создания плавали, нетрудно было заметить даже и простым глазом.

Тогда, взяв мертвую дафнию, г-жа Ляхницкая поместила ее под микроскоп и увидела, что в ней бьется еще одна оставшаяся, уже вполне сформированная, дафния и движет щупальцами, по-видимому желая также выбраться наружу. Любопытное это наблюдение, насколько мне известно, никем другим еще не было произведено, а потому очень интересно бы его повторить.

Зимних яиц дафния кладет всего два. Яйца эти она заключает в особый черный кожистый покров, похожий на седло (эфиппиум), которое носит на спине.

Эти седлышки остаются зимой на дне водоемов, и весной из них выводятся новые поколения дафний, а старые все, сбросив седлышки, вымирают вскоре после того, как вода покроется льдом (в глубоких водоемах, особенно в озерах, дафнии живут всю зиму). Набрав таких седлышек, можно вывести из них дафний, хотя бы эти седлышки и пролежали безжизненно несколько месяцев; для этого их надобно предварительно только осторожно просушить, а всего лучше заморозить в куске льда и так продержать с месяц.

Весной же их можно набрать в опавшей осенью в болотце или луже умершей листвы. Из яиц этих развиваются, однако, опять-таки самки. Самцы же рождаются только из яиц, положенных осенью.

Дафнии встречаются очень часто, особенно в лужах или крошечных прудиках. Ловить их удобнее всего рано утром, в тихие теплые вечера, перед закатом солнца или в пасмурную погоду. В это время они почти всегда держатся близ поверхности; в солнце же удаляются на глубину.

Циприс. — Cypris ovum Jur

Тело циприса покрыто бобообразной двустворчатой скорлупой, имеющей большое сходство с двустворчатой раковиной моллюска,— скорлупой, из которой вверху выдаются щупальца, а внизу ноги. Скорлупу эту циприс, в противоположность другим ракообразным, меняющим то и дело свой кожистый покров, сохраняет до своей смерти. Циприс плавает очень быстро посредством частых ударов щупалец, которые служат ему как бы веслами, а также ног, которые, двигаясь очень вяло, исполняют, как кажется, скорее, роль уравнителя, направителя движений — руля, и имеет вид быстро катящегося коричневого шарика. Проследить эти движения лучше всего при помощи сильно увеличивающей лупы, поместив несколько циприсов в стакан с чистой водой.

Циприсы водятся преимущественно в тихих, стоячих водах и питаются не только мелкими водорослями, но и животными. Это большие хищники. По наблюдениям О. О. Каврайского, они поедают, и притом замечательно быстро, даже животных гораздо крупнее себя.

Так, когда он пустил однажды в банку со множеством циприсов пиявку Clepsine hexoculata, то минуты через две ее уже не было видно, а на дне лежал только какой-то перекатывающийся, со всех сторон покрытый циприсами клубочек; очевидно, происходила отчаянная борьба, и через 3/4 часа от пиявки не осталось никаких следов. Подобная же участь постигала посаженных в банку головастиков, лягушек и тритонов,— циприсы садились на плавающих животных, и те, наконец утомившись, падали на дно, и там без остатка съедались.

В одном из аквариумов, где у него жили аксолотли и где он долго не менял воду, развилось большое количество циприсов. Любимым их местопребыванием были спины аксолотлей, на которых они сидели, прикрепившись, и, вероятно, питались слизью и мягкими покровами животных. Животных они, видимо, беспокоили, особенно когда попадали к ним на жабры, ибо тогда аксолотли, которые обыкновенно двигают периодически жабрами через 26—30 секунд, начинали двигать ими постоянно, быстро плавать и, видимо, употреблять старания, чтобы скинуть с себя циприсов.

Циприсы не носят своих яичек ни на спине, ни на груди, как большая часть их родственников, а складывают их чуть не целыми сотнями сообща на камень или на какое-нибудь другое твердое тело и прикрепляют их к нему с помощью особой волокнистой массы, имеющей большое сходство с зеленым мхом. Яички эти через несколько дней лопаются, и из них выходят молодые циприсы, которые проходят многочисленные метаморфозы, прежде чем принять окончательную форму совершенного животного. Циприсы питают особенную любовь к водорослям и, будучи посажены в аквариум, сидят постоянно на зеленых водорослях, покрывающих стекла.

Рачки эти обладают не меньшей живучестью, чем дафнии, и, засохнув вместе с служащей их местожительством лужей, как и дафнии, оживают после первого же дождя, обратившего их темницу в грязь. А в случае, если б они как-нибудь даже и погибли, то не погибнут положенные ими в ту же лужу яички, которые оживают иногда после целых лет заключения.

Под Москвой циприсы водятся в тех же лужах, где и водяные блохи, и отличаются от последних с первого взгляда цветом, который никогда не бывает красный, как у дафнии, а большей частью буро-зеленоватый.

В аквариуме циприсы размножаются так же быстро и тем же способом, как и оба предыдущих вида рачков.

Карпоед. — Argulus foliaceus L

Карпоед принадлежит к числу небезынтересных обитателей аквариума. Это тот самый паразитный рачок, которого нам то и дело приходится встречать присосавшимся к телу карасей, линей и некоторых других видов семейства карповых, встречающихся преимущественно в стоячей или даже болотной воде.

Форму тела карпоед, как показывает нам рисунок, имеет овальную и походит на нечто вроде зеленовато-бурой небольшой лепешечки. Из этого щита выглядывают 4 пары расщепленных ног и хвостовой плавник, служащий по тонкости своего покрова органом дыхания. На спине находятся два сложных глаза, находящихся постоянно в каком-то странном дрожании, производимым, вероятно, пучком мускулов, окружающих зрительный нерв. Как раз близ глаз находится и голова этого рачка. Голова снабжена сосательным аппаратом, и по бокам ее помещаются два присоска, с помощью которых рачок прикрепляется к телу тех рыб, кровью которых питается.

Самцы от самок отличаются меньшим ростом.

Карпоеды большей частью сидят на рыбах не постоянно, но только когда голодны, а затем, насытившись, плавают быстро взад и вперед и присасываются по временам, вероятно чтобы отдохнуть, к различным предметам: растениям, камням (в аквариуме к гроту, стеклам) или же ползают медленно по дну. Раз наевшись, карпоед может, по словам Хесса, очень долго поститься, чему способствует его желудок, снабженный двумя большими, похожими на слепую кишку придатками. Пока придатки эти наполнены пищей, он может не есть не только дни, но и целые недели, но как только они опорожнились, он сейчас же пускается на отыскивание добычи; впрочем, если добыча встретится и до полной убыли пищи, то он всегда готов ее пополнить.

Любопытна также его постоянная подвижность: ноги его и хвостовая часть не только движутся, когда он сам находится в движении, но и тогда, когда он сидит, крепко присосавшись к своей жертве. Движение это имеет, вероятно, связь с дыханием и служит для увеличения притока к крови кислорода.

Когда наступает время кладки яичек, что обыкновенно бывает в середине лета, самец покидает того хозяина, кровью которого до сих пор питался, и начинает перемещаться с одной рыбы на другую, пока не найдет самки. Две недели спустя эта последняя несет от 100 до 200 яичек, которые в природе прикрепляет в два ряда к подводным растениям или камням, а в аквариуме — к стеклам. Попав в воду, яички становятся липкими и твердо держатся на предмете, к которому их прикрепила мать. Молодь выходит через четыре недели.

Молодые рачки не совсем похожи на своих родителей и должны пройти ряд метаморфоз. На прохождение этих метаморфоз им потребно также около месяца. Молодые недоразвившиеся карпоеды плавают совершенно свободно, с большой ловкостью и быстротой и присасываются к рыбам, как и их родители, только на то время, чтобы покормиться, а затем продолжают свои странствования. Кроме карпов они присасываются также к колюшкам и форелям, а, по некоторым наблюдениям также и к подкаменщикам. Плавают карпоеды всегда приблизительно под углом в 45°.

Главной пищей карпоедов, как мы видели, служит кровь, которую они сосут, впустив в рану, как некоторые предполагают, предварительно каплю едкого сока, который, как кажется, выделяет у них одна особая железка. Цель впускания этого сока — вызвать местное воспаление и более сильный приток крови. В случае, если нет рыб, то кариоеды нападают охотно и на головастиков, а в аквариумах даже и на аксолотов.

Попав в аквариум, карпоеды очень быстро размножаются, если только в нем, конечно, будут помещены и рыбы.

Карпоеды интересны еще прозрачностью своих покровов, дозволяющих видеть при слабом увеличении передвижение крови. Чтобы сделать это наблюдение возможным, достаточно прибавить в воду, где находятся карпоеды, несколько капель винного спирта. Спирт приведет их в неподвижное состояние, и наблюдение над ними становится легким. Карпоеды встречаются очень часто в прудах и болотистых лужах, на рыбах. Чаще всего мне приходилось их находить на карасях.