А. В. Мишулин.
Анри Валлон в историографии по античности
[править]I
[править]Продолжительная жизнь Анри Валлона (1812—1904) принадлежит науке и политической жизни Франции XIX в. В лице Анри Валлона сочетались ученый с пытливым аналитическим умом и политик с отзвуком либеральных идей буржуазной Франции. Он рано вступает на академическое поприще и одновременно принимает широкое участие в политической жизни. Когда в 1849 г. его избирают в Законодательное собрание, у него уже была изготовлена большая работа по истории рабства в античности.
Второй период активной политической и одновременно академической деятельности Валлона относится к 70-м годам. В 1875 г. Валлон становится министром народного просвещения, продолжая одновременно свою академическую деятельность. Именно в этот период он подготовил и выпустил второе издание своего труда (1879), ныне предлагаемое в русском переводе.
Из всех работ Валлона «История рабства в античном мире» — наиболее интересная по своему замыслу и серьезная по охвату используемого им материала. Его «История рабства в античном мире» должна быть признана капитальной, развертывающей в трех томах картину развития рабства в древности — на Востоке, в Греции и Риме.
Этот труд не потерял еще до сих пор своего значения как совершенно исключительная по своей полноте систематизированная сводка конкретного исторического материала о рабстве в древности.
Среди виднейших представителей историографии по античности, в плеяде таких ученых, как Моммзен, Дройзен, Нич и др., Валлон занимает особое и, мы вправе сказать, своеобразное место.
Для цеховых специалистов, узких филологов и любителей-антикваров труд Валлона прошел мало замеченным. Так случилось потому, что автор «Истории рабства в античном мире» произвел свое исследование бесстрастно и педантично, без претенциозности и блеска новизной мысли. Весь труд был подчинен доказательству одной простой для каждого буржуа мысли, что рабство в античности, как и в эпоху феодализма, является злом, тогда как наемный труд при капитализме — «истинной свободой». Для 40-х годов XIX в., когда писалась «История рабства в античном мире», автор мог считаться даже передовым буржуа, ибо, выступая за новые отношения капиталистической эпохи, он подвергает сокрушительной критике рабство не только в античности, но и там, где оно как рудиментарный остаток пережитых формаций дожило до самых последних дней Валлона. Он критикует рабство в капиталистических колониях, выдвигая аргументы филантропического и морального порядка. В этом смысле все исследование Валлона представляет собой последний отзвук того либерально-освободительного движения буржуазной Европы, которое деспотизму римских императоров и средневековых королей противопоставляло идеи буржуазной демократии, так же как системе рабства и крепостничеству — капитализм с его наемным трудом. Естественно, что такое широкое историческое построение не могло удовлетворить аполитичных филологов и археологов-гробокопателей, которые попросту прошли мимо труда Валлона. А между тем было бы странно находить порок труда в том, что он был проникнут радикальными идеями европейской буржуазии 40-х годов. Это было бы равносильно тому, как если бы мы автора «Истории рабства в античном мире» стали сейчас упрекать за непонимание того, что и наемный труд, за который так горячо выступал Валлон, является модифицированной формой рабства капиталистической эпохи. Нельзя в историографической оценке «Истории рабства в античном мире» отходить от конкретно-исторической обстановки, в которой жил и творил автор. Ниже нам еще придется сказать, как социальная обстановка наложила неизгладимую печать своего времени на весь труд Валлона.
«История рабства в античном мире» имеет для нас не только историографический интерес.
Валлон собрал исключительный материал, устаревший лишь в незначительных своих частях. Автор мастерски нарисовал картину положения рабов в Греции и Риме, вскрыл масштабы рабства в отдельных отраслях производства, систематизировал известные ему данные в стройной композиции большого исследования.
В первом томе собран материал по истории рабства на Востоке и в Греции. Валлон, не будучи специалистом по Востоку, не мог здесь дать полной картины и достаточно охватить материал этого отдела. Вот почему данный отдел первого тома является и наиболее устаревшим для современного уровня науки, в силу чего он и опущен нами при издании первого тома. Однако вторая и главная часть тома — «Греция» — дана с большим охватом материала о рабстве. Два недостатка бросаются в глаза при чтении первого тома: во-первых, он построен на использовании, главным образом, литературного материала, и, во-вторых, автор не дает достаточной критики тех источников, которые страдают отсутствием исторической правды и объективности. Если первый упрек можно было бы смягчить тем фактом, что изучение надписей не было еще на высоте в период, когда жил Валлон, и этот материал, естественно, оставался втуне при писании «Истории рабства в античном мире», то отсутствие должной исторической критики литературных источников не может быть оправдано ни с какой точки зрения. Последнее бросается в глаза всякий раз, когда читаешь Валлона и наблюдаешь у автора или слишком вольное перенесение персонажей греческих трагиков в раннюю эпоху или слишком доверчивое отношение его к искаженным изображениям рабов у представителей греческой и римской комедии.
Со второго тома излагается история рабства в Риме. Риму Валлон уделяет исключительное внимание, ибо считает, что Рим «охватывает огромное количество фактов при огромном поле действия». Вторым томом автор оканчивает обзор эволюции рабства, главным образом, в эпоху Республики, и материал о развитии рабства в Римской империи с эпохи Антонинов переносит в третий том своего труда.
Несомненно, римский отдел «Истории рабства в античном мире» — самая интересная часть работы Валлона.
Что касается второго тома, посвященного, главным образом, Республике, то, как по своему построению, так и по объему используемого материала, он не потерял еще своего значения для исторической науки сегодняшнего дня.
В первой главе Валлон обстоятельно исследует источники рабства в Риме. Здесь автор использует более достоверные и подробные сведения, чем в отношении Греции, материал по которой крайне фрагментарен, сбивчив и нуждается в более серьезной критической обработке. Однако следует заметить некоторый общий недостаток в освещении истории рабства в Риме. Как при изучении источников рабства в Греции, так и при изучении источников применительно к Риму автор перечисляет много источников, но не подчеркивает главные из них. Правда, еще в греческой части Валлон писал, что «наиболее богатым источником, поставлявшим рабов, был всегда первичный источник рабства: война и морской разбой». В истории рабства в Риме наряду с перечислением внутренних источников рабства проводится та же мысль, что «все же кадры рабов пополнялись преимущественно извне. Известно, — говорит Валлон, — с какой суровостью римляне осуществляли право войны». Но при этом в «Истории рабства в античном мире» все дело ограничивается лишь голым констатированием этого безусловного исторического факта и отнюдь не мотивацией, не объяснением его. Для Валлона, стоявшего на эволюционистской точке зрения, такое объяснение являлось непосильной задачей. Для понимания социальной функции войны в условиях рабовладельческого общества необходимо было знание общих закономерностей этого общества, его своеобразия и отличия его от других, по своему характеру особых общественных образований.
То, что непосильно было для Валлона, гениально разрешалось еще при его жизни классическими, сделавшими эпоху, работами Маркса и Энгельса. Маркс сумел вскрыть особенности не только капиталистического способа производства, но и тех общественных формаций, которым капитализм противостоял как позднейшая и более развитая система социально-экономических отношений. В частности о системе рабства автор «Капитала» оставил нам ряд ценных указаний. Вот одно из таких, вскрывающих роль войны в образовании рабства, указаний. «Но и система рабства — насколько она представляет господствующую форму производительного труда в земледелии, мануфактуре, судоходстве и т. д., как было в развитых государствах Греции и в Риме, — сохраняет элемент натурального хозяйства. Самый рынок рабов постоянно получает пополнение своего товара — рабочей силы — посредством войны, морского разбоя и т. д., и этот разбой, в свою очередь, обходится без посредства процесса обращения, представляя натуральное присвоение чужой рабочей силы посредством прямого физического принуждения» [Маркс, Капитал, т. II, стр. 416, 1938]. Это положение Маркса надо иметь все время в виду при чтении Валлона.
Менее обоснованы рассуждения Валлона и о числе рабов в Риме, в отношении чего ученые расходятся и по настоящий день. Различие точек зрения и на этот счет объясняется отсутствием в наших руках более точных данных о населении и его составе в древнем Риме.
Изучение положения рабов в семье, в сельском хозяйстве и ремесле дает нам отнюдь не статическую картину. Автор параллельно изложению системы рабства в Риме рисует нам всю ту повседневную борьбу рабов, которую он пытается проследить едва ли не с 501 г. до н. э. Реакции против системы рабства во втором томе посвящается специальная глава. Не приходится говорить о том, что Валлон не мог дать подробного исследования истории восстаний рабов в древнем Риме в столь краткой главе, но самая попытка собрать и систематизировать материал очень ценна.
Недостатком второго тома является то, что автор свое главное внимание сосредоточивает на изучении юридического положения раба, рабского «статута» перед римским законом. Но в этом есть и положительное. Автор вынужден был при такой постановке вопроса привлечь большой по объему материал надписей и памятников римского законодательства. В научном аппарате ко второму тому мы встречаем поэтому и данные римских юристов, материал институций, и не в пример первому тому здесь широко привлекаются эпиграфические мате-риалы, именно данные из собраний римских надписей.
Третий том, которым должно закончиться издание Валлона, своеобразен по своей композиции. Посвящая его позднейшему периоду, автор столь же старается проследить систему рабства по кодексам римских императоров, сколь и изменение этой системы в связи с возникновением христианства и развитием христианской философии. Соотношение церкви и римского закона, церкви и системы рабства в Римской империи занимает около одной трети содержания последнего тома труда Валлона. Построение и характер изложения всей проблемы о судьбе рабства в Римской империи показывает, что прогрессивность возникновения христианства в ту эпоху застилает у автора истинную причину падения рабства, которое гибнет, по Валлону, скорее под влиянием христианской философии, чем от социальных противоречий античного мира. В этом недостаток последнего тома исследования Валлона. Именно в силу этого недостатка третьего тома последний не будет представлять интереса для советского читателя. Вместо этого опускаемого редакцией тома и для восполнения материала по эпохе Империи прилагается в конце настоящего издания работа Вестермана, профессора Колумбийского университета. Эта работа представляет собой лишь часть той капитальной статьи, которую Вестерман напечатал в «Realencyclopedie Pauly-Wissowa-Kroll» (Supplementband, 6, 1935) и посвятил изучению истории рабства в древности. Она является весьма хорошим дополнением к труду Валлона, освещением его материала и прекрасным справочником. Но и статья Вестермана от историка-марксиста требует критического к себе отношения.
В заключение остается сказать, что, несмотря на указанные недостатки общеисторического построения, «История рабства в античном мире» продолжает оставаться в западноевропейской историографии единственной попыткой систематизации материала древности о развитии рабства.
По истории рабства последующие работы Турманя, Ингрема, Летурно, вплоть до сравнительно недавно вышедшей английской работы Барроу (Barrow, Slavery in the Roman Empire, 1929) не восполняют недостатков труда Валлона, во многих случаях всецело опираясь на него. В литературе по столь мало исследованной проблеме истории рабства в древности труд Валлона должен быть признан классическим в буржуазной науке, и, как с таковым, с ним должен ознакомиться и советский читатель.
II
[править]В чем заключается историографическая концепция А. Валлона, с которой необходимо подойти при изучении его «Истории рабства»? Какова та направляющая идея или установка, которой подчиняется все изложение проблемы рабства в древности? Наконец, каково место исторической теории Валлона в последующей историографии по античности? На эти вопросы хотя бы в кратких словах необходимо дать ответ, чтобы к чтению Валлона подойти осознанно и к изучению проблемы — самостоятельно, с марксистской точки зрения.
Прежде всего необходимо учесть, что Валлон писал свою историю в условиях формирования двух исторических школ, полярных по своей направленности и по характеру интерпретации роли рабства в древности. Валлон стоял у истоков двух крайних школ, или теорий: К. Бюхера, с одной стороны, и Э. Мейера — с другой. С именем К. Бюхера обычно связывается теория, начало которой было положено Рошером и Родбертусом. Бюхер настаивал на положении, что народы классической древности на основании преобладающих у них хозяйственных форм относятся к ступени домашнего хозяйства, и при этом особенно подчеркнул, что «…полным развитием этой формы они обязаны были рабству» [К. Бюхер, Очерки экономической истории Греции, стр. 18, Л. 1924].
Автор во всех своих работах старался развить это положение, всюду показывая, что базой античной экономики является рабство. Рабская форма труда и производства придавала античности специфический характер, который позволял Бюхеру обобщить экономические отношения античности и говорить о последней, как о рабовладельческом обществе со всеми вытекающими отсюда явлениями в области политики, быта и культуры. Между прочим, сам Бюхер не считал эту трактовку новой. «Я не думал сказать этим, — заявляет он, — чего-либо нового. Уже несколько десятилетий тому назад, в сочинении, единственном в своем роде, Родбертус высказывал подобные мысли относительно древнего мира в связи с целостным, глубоко оригинальным воззрением на античную жизнь» [Там же, стр. 18]. «Ойкосная теория Родбертуса, подтверждение которой я нашел в моих исследованиях римских хозяйственных условий, в общем применима и к грекам, несмотря на многочисленные единичные явления хозяйственного обмена» [Там же, стр. 22].
В полемике с Э. Мейером К. Бюхер написал интересную работу специально о характере греческой хозяйственной жизни, в которой сумел остроумно свести счеты с совершенно необоснованными положениями Э. Мейера: он еще раз подчеркнул удельный вес рабства и рабского производства в греческой экономике. Недостатком экономической теории К. Бюхера было то, что она принижала хозяйство древней Греции до уровня замкнутой, домашней (ойкосной) формы. Бюхер недооценивал развитие обмена, денежных отношений и ремесла. Свою картину греческих отношений он рисовал статически, не вскрывая элементов развития античной экономики вперед, к более развитым отношениям, которые слагались на основе античного способа производства. Короче говоря, теория К. Бюхера строилась на истории форм обмена в противоположность Марксу, который свою теорию общественного развития строил на основе истории способов производства.
В противовес этой наиболее распространенной концепции о значении рабства в античности выступил Э. Мейер, развивавший в конце XIX и в начале XX в. иную теорию по данному вопросу.
Э. Мейер отрицает рабство как базу античной экономики. Во всяком случае он извращает его значение. Рабство в античности, по мнению Мейера, мало чем отличается от наемного труда. «Рабу, — говорит Мейер, — при ловкости и удаче открыт путь к свободе и богатству, его детям (а часто и ему самому) к высокому положению в государстве и обществе» [Э. Мейер, Экономическое развитие древнего мира, стр. 108, Л. 1922].
Не приходится и говорить, какой цинизм скрывается в этих словах. Только исходя из этих установок в оценке роли рабства в древности, Мейер мог выставить другое псевдонаучное положение о том, что «рабского» вопроса никогда не существовало, что «никогда не происходило значительных восстаний рабов» [Там же, стр. 106].
В исторической концепции у Э. Мейера рабство как база античной экономики не только затушевывалось, но и представлялось в виде отношений наемного труда. Становилось совершенно очевидным, что вся историко-философская концепция Э. Мейера, направленная своим острием против Карла Бюхера, привносила капиталистическую современность в рабовладельческие отношения древнего мира. Капитализм выдвигался как вечная категория, проявления которой Мейер ищет еще в глубокой древности. Так стиралось различие форм рабского и наемного труда. Когда Валлон писал свою «Историю рабства в античном мире», две названные теории еще не были четко сформулированы.
Однако можно все же проследить влияние теории Родбертуса в отдельных высказываниях и на общей композиции произведения Валлона. Валлон исходит из констатирования исключительного значения рабства в античной экономике. Весь его труд посвящен изучению рабства в различных его формах на всем протяжении истории Греции и Рима. При изучении, например, истории рабства в древней Греции от Валлона не укрываются самые детальные вопросы о количестве рабов, их цене, взглядах на рабский труд, влиянии рабского труда на положение свободных производителей и т. п. Всем этим деталям Валлон в своем большом исследовании уделяет соответствующее внимание и путем привлечения материала и его анализа пытается эти вопросы не только поставить, но и разрешить. «Рабство — это мнимое средство античной цивилизации — было для греческого общества при всяких формах республик действительной причиной деморализации и смерти» [Т. I, стр. 60], — говорит Валлон.
Из того, какое внимание уделяет автор рабству как основе античного хозяйства, видно, что взгляды Валлона несколько приближаются к взглядам Рошера — Родбертуса — Бюхера. Во всяком случае автор «Истории рабства в античном мире», как это видно из комплекса развиваемых им взглядов, очень далек от Мейера.
То обстоятельство, что на Валлона не оказала никакого влияния ни теория, принижавшая экономику античного общества с его рабской основой, ни теория, поднимавшая античность на уровень общества наемного труда, указывает на некоторую самостоятельность взглядов Валлона. Последний оказался одинаково далек от крайностей точек зрения Рошера — Родбертуса — Бюхера и Пельмана — Мейера. В отношении своей собственной концепции он был далек от крайних и резких формулировок по данному вопросу.
Однако как Валлон ни старался объективно изучить материал о рабстве в древности, он не мог скрыть своих собственных субъективных установок. Взгляды Валлона совершенно определенны, и они выражаются в либерально-филантропической трактовке вопроса о рабстве. Валлон говорит о «мертвящем влиянии» рабства, в особенности в Греции (т. I, стр. 15), а состояние раба он рисует, как «состояние человека, нравственно изуродованного и глубоко павшего» (т. I, стр. 61). Второй же том прямо начинается с указания насчет того, что «от лучей разума и убеждения, провозглашающих равенство человеческого рода, уже нельзя будет укрыться» [Т. II, стр. 282].
Такая точка зрения была свойственна либеральным представителям буржуазии в пору ее прогрессивного развития, отстаивавшей теорию естественного права, равенство людей перед законом, всеобщие нормы человеческой морали, одинаковой для всех людей.
Либеральная концепция Валлона приводит его к выводу о пагубности рабства не только в отношении древности, но и в условиях современности, не только в отношении народов цивилизованных, но и мало культурных. «Рабство было пагубным для человечества, было пагубным для варваров так же, как и для греков, для рабов так же, как и для свободных: пагубным для человека вообще в самой своей основе, приводившей к его вырождению, делавшей из него животное, простое орудие…» [Т. I, стр. 208]
Такого рода положения Валлона не могли не принять политического характера, они являлись весьма актуальными в это время. Дело в том, что, выступая с критикой рабства, он направлял стрелы своей критики из седой древности в ту современность, которая культивировала рабство в колониальных странах. «…Намного ли лучше были рынки [рабов] Бразилии и Гаваны, чем площадь Афин?» [Т. I, стр. 71]
Здесь прямо ставится проблема института рабства в колониальных странах.
Такая концепция Валлона, допускавшая некоторое приближение автора к объективной истории древности, в которой рабство во всех своих суровых проявлениях являлось универсальной базой, не могла получить последовательного развития. Там, где эта концепция включала в себя момент борьбы с рабством в современных капиталистических странах, Валлон проявлял непоследовательность. Выступая против рабства в колониальных странах, он не видел другой формы рабства у себя, в цивилизованной Европе, «рабства наемного труда», которое Валлон признавал не только вполне допустимым, но и со своей либерально-буржуазной точки зрения не считал и за рабство. «Рабство, — пишет Валлон, — не имело ничего общего с тем средним положением, которое годилось для рабочих классов… нужно по край-ней мере, чтобы даже и занимающий последний ряд получал законное удовлетворение… Надо, чтобы он имел семью, неприкосновенные права… собственность, по крайней мере являющуюся результатом его труда, которая, по прекрасному выражению Тюрго, является наиболее святой из всех видов собственности» [Т. I, стр. 144].
Частная собственность признается Валлоном, вслед за Тюрго, священной собственностью. Автор сокрушается, что ею не владел раб древнего мира, зато он готов приписать все «блага» этой собственности «рабочим классам».
Как истинный представитель своего класса Валлон не сумел подняться выше его интересов и потому спокойно оправдывает рабство наемного труда, не хочет замечать его в цивилизованных странах и даже позволяет утверждать, что как бы экономически ни был порабощен рабочий, последний все же имеет «свободу», которой не владел раб в древности.
Таким образом, если Э. Мейер поднимал рабство в древности на высоту наемного труда в новое время и стирал тем самым принципиальное различие античного и капиталистического общества, то Валлон настолько выделял и подчеркивал рабство в древности, что не хотел видеть никаких других форм рабства человеческого труда (ни рабства труда крепостных, ни наемно-капиталистического рабства труда).
Этот момент концепции Валлона следует отметить для того, чтобы показать, что автор «Истории рабства в античном мире» совершенно не мог понять, что во всех классовых обществах труд зависим, порабощен и пребывает в той или иной форме рабства, будь это труд раба, труд крепостного крестьянина или труд наемного рабочего. А это именно обстоятельство и не позволяло Валлону вскрыть специфические особенности рабского труда в античности, те основные категории в производстве, которые являлись главнейшими факторами происхождения, развития и гибели рабовладельческих обществ древности.
Такова историческая точка зрения Валлона.
Роль рабства в историческом поступательном движении человечества, исследование причин стремительного роста рабства, а также и причин его падения подменены у Валлона моральным осуждением этого института в древности.
А между тем Энгельс писал, что «только рабство сделало возможным разделение труда в более или менее крупном масштабе между земледелием и промышленностью и таким путем сделало возможным расцвет древнего мира, греческую культуру. Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и науки; без рабства не было бы и римской империи, а без фундамента греческой культуры и римской империи не было бы и современной Европы. Мы никогда не должны забывать, что все наше экономическое, политическое и интеллектуальное развитие имело своим предварительным условием такой строй, в котором рабство было столь же необходимым, сколько общепризнанным элементом. В этом смысле мы в праве сказать: без античного рабства не было бы и современного социализма» [Энгельс, Анти-Дюринг, стр. 148. Госполитиздат, 1938 г.].
Это положение Энгельса советский читатель все время должен иметь в виду при чтении «Истории рабства в античном мире» А. Валлона.
Источник текста: Валлон А. История рабства в античном мире. ОГИЗ Госполитиздат, М., 1941 г. Перевод с франц. С. П. Кондратьева. Под редакцией и с предисловием проф. А. В. Мишулина.