В. В. Розанов. Полное собрание сочинений. В 35 томах. Серия «Литература и художество». В 7 томах
Том четвертый. О писательстве и писателях
Статьи 1908—1911 гг.
Санкт-Петербург, 2016
А. С. БЕЛКИН[править]
Умер только что назначенный библиотекарем Г. Думы, преподаватель философии в Московском университете, Алексей Сергеевич Белкин, жизнь и личность которого представляют собою много замечательного и трогательного, особенно на бытовом фоне русской действительности. В 80-х годах прошлого столетия в Москве гремела меховая фирма Белкиных, первая в городе, ведшая обширные сношения с Сибирью и Германией. У владетеля-то этой фирмы был сын Алеша, потерявший мать двух лет от роду. Как старший сын владетеля фирмы, он должен был заместить отца и со временем сделаться всероссийским именитым купцом, собственником миллионного состояния и дела. Но что-то, Бог весть что, повлекло его в другую сторону, к тихим библиотекам, к ученым людям, к говорам на абстрактные темы отвлеченного знания. Когда наступила пора ученья, мальчика отдали в Московскую Практическую Академию, и вообще стали готовить к будущему торговому поприщу. Настала борьба, безмолвная и тихая, между поэтическими умственными наклонностями мальчика и жесткой действительностью: борьба тем более для мальчика трудная, что он не обладал энергией, настойчивостью, что врожденно он был необыкновенно деликатен и умел противиться только тихим, русским, пассивным сопротивлением. Не нарисованною прошла картина замечательного нравственного смысла, совершилась трагедия, над которой никто не плакал… Некоторые фактические данные о его учебных годах сообщил М. К. Любавский, проф. русской истории в Моск. универс., в последней книжке «Вопросов философии и психологии». Он приводит выписки из сохранившегося дневника А. С. Белкина. «Нет никого, кто бы подкрепил во мне падающую надежду», — писал он в этом дневнике. «Я один наедине с самим собою и перед лицом страшной действительности. Я тебе, моя милая бумага, передаю мои грустные мысли, хоть ты, я знаю, и не заплачешь». Из слов этих заметно, что в мальчике слагался не сухой бездушный ученый, но душа его летела к неясной мистике знания, к теплому уюту ученых библиотек и кабинетов в их поэтическом сложении. Это нужно отметить, чтобы понять дальнейшую трагедию его судьбы, которая во внутренней своей стороне была еще страшнее, чем во внешней. Ибо того, чего он искал в науке и что дало бы мір и счастье его душе, он не нашел в том черством обездушенном позитивизме, какой встретил на университетской кафедре, в лице профессуры. Мальчик из погреба вылетел в ледник и погиб, не отдавая себе отчета, что такое совершилось с ним. Но перейдем к фактам. Поступив в школу для технической выучки, Алексей Сергеевич жадно ловил там все, что расширяло умственный кругозор, формировало жизненное міросозерцание, все, что давало работу и пищу мысли. С особенной любовью изучал он математику и естественные науки, историю и литературу. В течение двух лет по окончании курса в академии А. С. Белкин не выходил из «сыновьего повиновения» и высидел магазинным сидельцем… а душа его рвалась к Вундту, к Целлеру, к Д. С. Миллю, к Уэвелю, книги которых составляли сокровище его уединенной комнатки.
Тут были пролиты невидимые слезы, прошли нерассказанные муки. В то время очень поддерживала его дружба с А. В. Орешниковым, который, будучи тоже купеческого рода, выходил, как и Белкин, на ученое поприще. В дневнике Белкина за это время встречаются строки: «Дорога, лежащая перед мной, устлана коврами, тепла, доходна, но для меня она невыносима»… «Кончайся скорее, борьба, мне стало невмоготу… Мне кажется, что я просто сума сойду. Одно мне утешение: разговор с Лелей, музыка и чтение. Отнимите их, и я погиб».
Торг начинается с бедности. Пафос торга — деньги. Счет денег — нерв торговли. Вообразите же человека, уже в обеспечении родившегося, и который не имеет пафоса к деньгам: для него «золотое дело» есть тюрьма, ад, есть пытка того царька, попавшего в плен, которому в горло наливали расплавленное золото! Вот отчего «купеческие сынки», не имеющие — и притом естественно не имеющие — главного пафоса торговли, так часто поворачивают на новые пути научных и художественных интересов. Тут не «дурь» и не «баловство», а естественный рост дерева, непохожего в вершине на ствол и корень.
Через три года отец, видя хирение своего сына, дозволил ему выйти на свой путь, но отказавшись от наследства и вообще от всех прав на участие в «деле». Для идеалиста-мальчика только это и нужно было. Немедленно он стал готовиться к испытанию на «аттестат зрелости», в те суровые толстовские времена, когда этот экзамен с таким трудом выдерживали и «классики», восемь лет просидевшие над кюнерами и ходобаями. Начинается пора учебной страды. Дважды держал он экзамен, и наконец выдержал. Помогли ему преподаватели гимназий и университета (Н. Г. Зубков). Наконец он в Московском университете, на историко-филологическом факультете. И здесь перед ним раскрылась бесплодная пустыня, — в своем роде «голодная степь», какие попадаются в Средней Азии, — блестящего виртуоза позитивизма, М. М. Троицкого. Темы — никакой; точнее — тема самая глупая, но исполнение — великолепное, заманчивое, художественное. Как лектор, как чтец лекций, М. М. Троицкий гипнотизировал слушателей, а их волю подавляла его самоуверенность, повторяем — в пределах совершенно глупой темы. Белкин же был слишком пассивен, чтобы оторваться от гипноза профессора: и тут началось второе, гораздо более страшное хирение его как ученого.
Он объехал многие заграничные университеты, занимался психологией, и, как фундаментом для нее, анатомией и физиологией. Занимался в психологическом институте проф. Георга Миллера, у проф. Меркеля, Мейснера и Каллиуса, и работал в психофизиологической лаборатории Вундта. Но самая тема этих работ не могла повести ни к чему: история дала всего только минуту торжества этому направлению, — выковырять душу из мозгов, — и затем оно стало безповоротно падать как бессмыслица. Белкин несчастным образом попал в этот кризис, и уже в момент его склонения книзу. Его диссертация, его работы в психофизиологическом кабинете, который он завел при Московском университете, не давали результатов. Он был так чуток, что сознавал это. Но уже справиться с положением не мог. Старший его годами, Н. Я. Грот, — кстати, имевший чрезвычайно много общего с покойным Белкиным, — только потому, что вышел раньше его на эту дорогу, шел по ней с уверенностью и успехом. Но нет двух лиц на одно emplois[1]: тот же второй, Грот, абсолютно с тем же запасом сил, способностей, таланта, ума, захирел и засох на этом бесплодном пути. Но неувядаемою остается его личность. Товарищи не забудут, как в 1878—1880-х годах появился в университетских аудиториях замечательной красоты молодой человек, с золотыми локонами и точно выточенным на небесном станке прекрасным, худым и бледным лицом. Это был Белкин… Всегда струилась с уст его шутливая, веселая речь. Мир праху твоему, один из незаметных героев русской земли. Хотя он не оставил законченных трудов и завершенных работ, но жизнь и судьба его гораздо замечательнее и гораздо содержательнее многих ученых диссертаций. Как справедливо говорит его биограф, «он принес в жертву науке молодость, карьеру, богатство и возможность семейного счастья». Покойный прожил жизнь одиночкой-отшельником; но теперь для него окончилось все горькое и недоуменное, и он вошел в радость. История русского идеализма не должна о нем забыть.
КОММЕНТАРИИ[править]
Автограф неизвестен.
Сохранились гранки с авторской правкой — РГАЛИ. Ф. 419. Оп. 1. Ед. хр. 169. Л. 25. В верхнем левом углу гранок Розанов черными чернилами написал: «Дорогой Мих. Осипович! Прошу личной Вашей заботы о некрологе: я виноват перед покойным Белкиным и непременно хочу сказать о нем по + несколько слов. „Нов. Вр.“ при всех усилиях — отказалось печатать, говоря: „никому не интересно“. Но Вы переступите через „неинтересность“ и сделайте мне эту личную дружбу — поместите в „Критич. обозрении“ (конечно бесплатно). Жму руку. Спасибо за книгу (Киреевский — Гоголь). И за все спасибо: отдельные книги и впредь присылайте. „Лучшее украшение моей библиотеки“ и что-нибудь „на ночь“. Устал ужасно. Столько забот, еще больше, чем писанья. Ваш В. Розанов». Ниже этой надписи пометы простым карандашом: «ненапечатано» и «Среди ученых». Первоначально в гранках под текстом стояла подпись «В. Розанов». Правя гранки, Розанов изменил ее на псевдоним «Университетский товарищ».
Печатается впервые по гранкам с авторской правкой (М. О. Гершензон просьбу Розанова не выполнил).
Статья написана в 1909 г., вскоре после смерти А. С. Белкина, однокурсника Розанова по историко-филологическому факультету Московского университета, последовавшей 17 июля 1909 г. Об отношениях Розанова и А. С. Белкина, ставшего приват-доцентом философии, см. в статье о нем В. А. Фатеева в «Розановской энциклопедии» (с. 120—121).
С. 306. …сведения о его учебных годах сообщил М. К. Любавский… — Любавский М. Алексей Сергеевич Белкин // ВФП. 1909. Кн. 99. С. I—X.
С. 307. ."душа его рвалась к Вундту, к Целлеру, к Д. С. Миллю, к Уэвелю… — Ко времени учения Белкина в Московском университете появились русские переводы книг немецкого философа В. Вундта «Душа человека и животных» (СПб., 1865—1868), «Основания психологической психологии» (М., 1880—1881. Т. 1—2). «Очерки истории греческой философии» немецкого философа Э. Целлера были переведены в 1886 г. Из многочисленных переводов английского философа Дж. С. Милля в то время появились книги: «О подчинении женщины» (СПб., 1869), «О свободе» (СПб., 1864), «Основания политической экономии» (СПб., 1860, 1865. Т. 1—2), «Размышления о представительном правлении» (СПб., 1863), «Рассуждения и исследования политические, философские и исторические» (СПб., 1864—1865. Т. 1—2), «Система логики» (СПб., 1865—1867. Т. 1—2), «Утилитарианизм» (СПб., 1866), «Цивилизация» (СПб., 1864). Была также издана книга английского философа У. Уэвелла «История индуктивных наук от древнейшего и до настоящего времени» (СПб., 1867—1869. Т. 1—3).
…поддерживала его дружба с А. В. Орешниковым… — Нумизмат А. В. Орешников приобрел в молодости большую коллекцию греческих и римских монет. В очерках «Об античных монетах» Розанов вспоминал об этом: «Показывая товарищу своему по учению, А. К. <так!> Белкину, и мне это собрание, он отделил из него одну монету (дуплет), бронзовую Септимия Севера с изображением на оборотной стороне императора на коне, которого ведет за повод нагой человек. Было это в 1880 году».
…царька ~ которому в горло наливали расплавленное золото! — древний способ казни. Римский полководец и богач Красе был убит в войне с парфянами (53 до н. э.). Его голову принесли парфянскому царю Ороду II, и тот приказал налить ей в рот расплавленное золото. См. также: Данте. Божественная комедия. Чистилище. XX, 116—117.
…толстовские времена ~ над кюнерами и ходобаями. — По представлению министра народного просвещения Д. А. Толстого 30 июля 1871 г. был утвержден устав классической гимназии с расширенной программой преподавания древних языков. Учебники греческого и латинского языка Р. Кюнера и Ю. Ю. Ходобая, преподавателя Лицея в память цесаревича Николая (Катковского лицея), выдержали многочисленные издания.
- ↑ должность (фр.).